— Прекрасно, не правда ли? — неощутимо вздрогнув, но так и не повернув головы, Дану обозначила для гостя улыбку.
Очередной военный из числа древних: шумящая, звенящая яростью аура, вечно голодный взгляд, и всё как будто бы едва прикрыто вуалью. Дану не было нужды смотреть, чтобы знать, кто пришёл: схожесть в неслышной смертным тяжести поступи была также очевидна, как и неуловимость различий в божественной природе ходивших к Дану. 
В том, что этот пришёл просить, у Дану уверенности не было. Но выставка должна была открыться только через полчаса, и у них ещё было время поговорить, пока в зале ещё было тихо, и только едва шуршали официанты и менеджеры, а в динамиках саксофон чуть слышно закручивал джаз.
Дану предпочла бы ему лунную сонату. Лунная соната подходила ей — не той, что уже полчаса стояла перед двухметровым полотном и не могла оторвать глаз от самой себя, а той, что была на этом полотне.
Трон, стоящий на зелёном холме посреди абсолютного и серого ничто; на троне — Дану. Синий шёлк реки, украшенный отражениями трёх лунных фаз, переброшен через колени, подвешен у правой руки на сгибе локтя. Слева, одной ногой соскальзывая с холма в великое ничто — или из этого ничто на холм выступая, — цепляется за шёлк уродливый ребёнок с одним глазом и синюшно мёртвой кожей. Он тянется ручонкой к Дану, смотрит на неё с мольбой, и она, не глядя на него, всё же протягивает ладонь приласкать его в ответ.
Ребёнок, забравшийся на трон за её плечом, по-взрослому красив и похож на фею и лёгкой одеждой, и формой ушей, и вечно заходящее солнце за ним красит его спину и плечи Дану в красный цвет. Изогнувшись так, будто вот-вот свалится вниз, он целится из лука в своего невезучего брата, а Дану, вслепую предчувствуя его падение, отводит правую руку, чтобы его поймать.
На этом полотне на Дану нет одежды, только красный и синий цвета. Это не бросается в глаза: больше внимания привлекают дьявольские рога, торчащие из-под светлых волос.
«Дану» — гласит скромная табличка рядом.
«Дайан» — написали бы на бэйдже Дану, если бы та сочла необходимым его надеть.
На её госте тоже не было бэйджа, но это Дану угадала, а не увидела. Все боги такие: не могут представиться своим именем, и потому не любят чужие. 
— Давай я сэкономлю тебе время, — предложила Дану Деймосу, так и не обернувшись, и неуловимо оправила красный палантин на строгом синем платье:
— Нет.
Пусть Деймос жалуется папочке, если захочет — с Ареса ей было, что взять.

Отредактировано Danu (2021-01-23 20:18:24)

Это «прекрасно», сказанное искренне, тем не менее могло относиться к чему угодно, а Дану не была настолько самоуверенной, чтобы сразу записывать на свой счёт. До мнения Деймоса, ей, в общем-то, и не было дела: уже через полчаса в зале собралась бы толпа, чтобы восхищаться талантом художника и женщиной, что этот талант сумел запечатлеть во всей её неоднозначности. Светлое и тёмное, проклятое и божественное начала слились в одном человеческом облике, и вот это — вот это и было прекрасно.
Как и у всех божественных творений, у этого была совершенно конкретная цель — прославить имя Дану. Не Триединой, почитаемой в Штатах группой виккан, — Дану. Художника ждала мировая слава, и Дану ждала этой славы вместе с ним. Это стоило вложенных денег.
Несколько узнаваемых явлений божественной воли после, чтобы не спутали ни с кем другим, и в мире снова зародится культ великой матери кельтов. Даже Арес не смог бы этому помешать. Отсрочить — возможно, но не помешать. Ведомый яростью, он этой яростью вёл других, но и приведи он армию к порогам Дану, она нашла бы на него управу. Как соперник в шахматы, не как противник на поле брани.
С его детьми было бы и того проще. Этот хотя бы был смышлёным. Дану слышала, у Ареса были и неудачные отпрыски, но кто из них не грешен?
Смышлёные Дану нравились. Наглые — больше под настроение, но этот балансировал хорошо: не настаивал, но и не сдавался. Всё же решив на него посмотреть, Дану едва обернула голову, окинула взглядом с головы до ног. Усмехнулась: точная копия, как она и думала.
Как у него ныло внутри, даже она почувствовала, — а ведь он был не её ребёнком. Он просто был ребёнком, напуганным, встревоженным и одиноким, и Дану всё же снизошла:
— Не знаю.
Всё, что Дану могла хотеть, она уже получала — сама или чужими руками, значения не имело. Она шла к восстановлению своего культа медленно, но верно, и спешить ей было некуда: у неё в запасе была целая вечность.
У этого дитя — немногим меньше. Дану оглядела его ещё раз, пожала плечами:
— Кроме тебя, мне с тебя взять нечего.
С папочкой, конечно, было бы поинтереснее.

Официантка, некстати подошедшая к Дану с шампанским, содрогнулась и уронила поднос. Шампанское плеснуло по голым ногам, омывая плетёные под чудовищно дорогую старину туфли, разлетелось ошмётками стекло. Дану лениво перевела на неё взгляд и отошла на шаг назад, позволяя убрать. Почти готовая кинуться на неё с подносом, девушка, пусть не сразу, но успокоилась, опустилась на корточки рядом, и, обернувшись к Деймосу, Дану укоризненно поджала губы, больше выражая неодобрение, чем в самом деле его испытывая.
На смелое заявление Дану только едва приподняла бровь: это, конечно, было несколько самонадеянно. Вполне объяснимо, но самонадеянно, хотя и простительно молодости, для которой жизнь только началась и впереди ещё тысячелетия. Понимание собственной силы приходит с опытом. Так Дану, зная, что могла бы потягаться с Аресом не с мечом, но за доской, знала и то, что битвы лучше было бы избежать, но... она всё же была Триединой, и начало Девы порой было тяжело обуздать.
Доказывать что-либо Деймосу Дану не стала — учить его было бременем отца, а не её. С другой стороны, кто, если не она, и Дану, улыбнувшись, поинтересовалась:
— А разве я предложила тебе лёгкий путь?
Пусть подумает сам. Пусть своим умом дойдёт, что Дану имела в виду не плотские утехи — это было бы и скучно, и мелко, и недостойно её самой. Она ведь не какая-то гетера с Олимпа, чтобы ради пары веков на одном мужчине унижать себя подобной сделкой. Она Дану и Домну, божественный свет и непроглядный хаос, и в её обычае хотеть душу, а не тело.
И она милостива. Докажи Деймос, что в самом деле готов отдать за брата всё, Дану сжалилась бы над ним. Дану взяла бы что-то другое, значимое для неё, а не для него, но для этого ему нужно было убедить Дану: его любовь к брату сильнее и его гордости, и его страха.
Дети! Как бы им ни казалось, что маму с папой они любят больше, они думают только о себе. О том, как им будет плохо. Самые чудовищные эгоисты, что хуже всяких богов.
— Тебе решать, насколько ты его любишь, — дала ему подсказку Дану и вновь вернула картине свой взгляд.
И та всё ещё была прекрасна.

Отредактировано Danu (2021-01-12 06:47:33)

— Разве? — равнодушно отозвалась Дану, смочив шампанским светлую помаду, и вместе с Деймосом опустила взгляд на официантку.
В отличие от Деймоса, Дану считала, что уже сделала свое предложение: один брат взамен на другого. Дану не нужны были оба, как не нужен был конфликт с Аресом, но и отказывать себе в удовольствии от возможности обладать она не собиралась. Ей давно уже не приносили жертв. Почему бы Деймосу не стать первым?
Они же боги — им не к лицу мелочиться.
Деймосу стоило бы вспомнить об этом вместо того, чтобы играть с официанткой. Всё равно что человеческий ребёнок, отрывающий лапки жуку — такой же бесполезно жестокий из пустого любопытства, — и Дану не одобряла подобного. Жестокость, не приносившая пользы, не приносила Дану и удовольствия, и, едва указав подбородком на выход, Дану отпустила официантку.
Вздохнула: какое всё же дитя. Будь Деймос чуть старше, ему бы хватило жизненного опыта сопоставить себя и эту официантку, осознать, что не начни та кровить, осталась бы убирать осколки. Не пострадай та, Дану бы не отпустила её.
— Творческий подход должен быть во всём, — Дану, окончательно отвернувшись от картины даже телом, заглянула Деймосу в глаза. Отвела руку с бокалом, указывая на полотно:
— Взять, например, эту картину.
Два с половиной миллиона ушло на то, чтобы раскрутить этого художника и оплатить ему мировое турне в команде с талантливыми историками, которые будут каждому купленному изданию рассказывать о Дану, великой матери кельтов. Не так уж и много, чтобы напомнить людям о своём имени.
— Если ты устроишь здесь бойню, ты только сделаешь мне подарок, — предупредила Дану Деймоса и пояснила:
— Я неплохо сэкономлю на рекламе.
В том, что Деймос мог залить кровью всё здесь, от пола до потолка, Дану не сомневалась ни на секунду: спутники войны — они такие, бесполезно жестокие и бесполезно безумные. А эти ещё и близнецы — их безумие умножается вдвое. А с учётом того, насколько безумна любовь, их породившая, — вчетверо.
— Тебе нечем мне угрожать и нечего мне предложить, — Дану едва пожала плечами, потёрла одну щиколотку о другую, размазывая шампанское по холёным ногам. — Ты можешь только пообещать мне себя, продать свою свободу в обмен на возвращение брата. В этом мире скоро начнётся война, и я хочу контролировать твоё безумие.
Безумие, как и жестокость, тоже должно было приносить пользу. Но, когда Деймос стал бы бесполезным, Дану готова была к нему снизойти.

Отредактировано Danu (2021-01-23 20:54:50)

До того, как реализовать идею с художником, Дану подумывала прославить своё имя в кинематографе. Это тоже был бы творческий подход, но... у каждого фильма есть свой срок годности, и лента с её именем прожила бы в прокате меньше, чем это полотно на выставках, и гремела бы в мире тише.
Эта же выставка будет совершенно особенной. У этой выставки уже есть имя — "Древние", — и с первого февраля люди поймут, что значили эти холсты. Люди найдут в её художнике нового пророка, а Дану... Дану позаботится о том, чтобы его тело нашли лишь когда придёт время.
На первой неделе февраля художника встретит Париж. На второй — Нью-Йорк. На третьей — Милан, после чего его земной путь будет окончен, и дальше его картины будут путешествовать без него.
Деймосу повезло с Дану больше.
— Пять лет, — соглашается Дану и привстаёт на цыпочки, чтобы коснуться сухим поцелуем чужого лба и тем скрепить сделку. — Ты пообещал мне себя на пять лет с этого дня.
Её сила не нуждается в спецэффектах: нет ни грома, ни молний, сопровождающих принесённый Древней обет — только искра, проскочившая между ними, только тяжесть, лёгшая на широкие плечи. Теперь Дану найдёт его, как нашла бы своё дитя, где бы он ни был и как бы ни прятался. Теперь Деймос почувствует её зов, как бы ни старался быть глух к нему, и придёт к ней, как бы ни упирался.
Его воля теперь принадлежит ей, но Дану в самом деле снисходительна и добра. Дану не будет злоупотреблять.
— Давай немного пройдёмся, — предлагает она, ведя рукой дальше, вдоль увешанных полотнами стен. — Посмотришь, что я несу для вас всех.
Из первой же рамы на них смотрят всё те же цвета: серый, синий и красный. Синее море, красные небеса, серые люди на серых же кораблях. Стихия, которой плевать на технический прогресс, беспощадна, но управляема — к погубившему всех шторму с небес протянуты подвязанные на мужскую руку нити.
"Энлиль" — гласит картина.
— Это уже свершилось, — Дану улыбается и ровным шагом движется дальше. — А это только свершится.
То, что только свершится, похоже на католическую церковь. Серые своды, синие витражи, красная вода в чашах на входе. У того, кто черпает из неё, чтобы свершить крестное знамение, не хватает мяса на пальцах, и то сползает по руке, оголяя серые кости.
— Это тоже Энлиль, — поясняет Дану, хотя под картиной написано иное.
Под картиной написано "святая вода". Тем же монотонным чёрным, что красит гвозди в теле Иисуса там, в глубине полотна.
На выставке порядка пятидесяти картин. Художник Дану работал над ними несколько лет без продыху, ведомый её вдохновением, и Дану ступает по гладким плитам дальше. Минует пылающий собор Петра и Павла, словно не заинтересована, и останавливается перед Папой в полном облачении.
По подбородку у Папы из раскрытого рта тянется нить слюны.
— Мне нравится эта, — дотянувшись до полотна с подписью "Возвещение", Дану заглядывает Деймосу в глаза. Оценит ли, как из скрюченной руки летит на землю с балкона чёрный под кровью крест? Поймёт ли ворона, занявшего место голубя над головой святителя? — Если хочешь, он нарисует тебя. Вас. Вы ведь неделимы, не так ли?
И даже она не стала это разрушать — напротив, лишь поспособствовала. Это милосердно с её стороны, хотя она так и не сказала Деймосу, что её сделка с Фобосом включала в себя его возвращение.
Ничто стоящее в этом мире не должно даваться просто.

Отредактировано Danu (2021-01-24 19:17:04)