Chop Suey | дата и место: 0 год н.э., Иерусалим |
infinity x abyss |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » infinity x abyss » — harenae tempus » Chop Suey
Chop Suey | дата и место: 0 год н.э., Иерусалим |
Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему;
а иди к братьям Моим, и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему...
Моя протянутая рука опала тогда безвольно, едва вздрогнув от звука его голоса, таким чужим и холодным учитель не был никогда, так отстраненно не взирал на меня Иешуа, в час последней вечери. Когда он погибал на кресте сердце мое, пробитое также как плоть его кровоточило, орошая землю бесплодного холма. И если бы не затоптали римские когорты плоскими сандалиями ростки в пыль, эта земля была бы устлана алыми маками, пропитанными кровью и слезами. Но даже тогда, оплакивая свою потерю, стоя рядом с его матерью, сжимающей платок на плечах бледной и безмолвной, не было этой убивающей боли, потому что жила надежда. Он воскреснет, воссоединиться нами вновь, разве думала я тогда, что упокоив тело, мы не дождемся нового пришествия, лишь короткое явление и отрешенное, повелительное - "не прикасайся ко мне". Мне велено было покинуть пещеру, я едва различала очертания стен и тропинки, лишь ослепительное сияние на периферии глаз, наполненных слезами. Я возвестила с улыбкой о чуде Воскрешения, передала и весть и радость тем, кто ждал, но не было во мне в этот миг смирения. Точно чаша с уксусом я наполнялась горечью потери и предательства. Он отверг меня в бренный мир и ушел... взошел к Отцу своему как того и желал, к чему и шел дорогами проповедей и лишений. Теперь мне казалось, что в нашу первую встречу в его взгляде на падшую блудницу без роду и племени , было больше тепла и ласки, чем в эту нашу, как оказалось последнюю встречу. Я больше не увижу его.
Под коленями оказывается валун и в ногу отдает острой болью от удара, ветер так и не утихший здесь, оставляет голову непокрытой, разметав волосы, точно змей, расползающихся в разные стороны. Я не желаю поднимать голову к небесам,смотреть в серую пустоту и взывать к милосердному Богу о снисхождении. Не заслужила, грешна. И если я умру душа моей попадет в ад, но прожить теперь жизнь с памятью о нем кажется куда худшей перспективой.Я узнала его, узнала как никто другой, и за это поплатилась, оказавшись оторвана от того, кто стал смыслом моей жизни. Я шла за ним еще 40 дней, за спинами прочих учеников, не поднимая глаз и не приближаясь. Он больше видел меня "не прикасайся"... Я оголяю руки, тонкая сетка вен под бледной кожей видна отчетливо. На крошечную пойму юбки из-за пазухи выпадает наконечник копья... Его выкрал Лука едва не поплатившись глазом, он оказался резвее легионера из понтийской центурии и принес его за два дня до воскрешения. Он отдал мне то, что убила сына Божия...Иешуа. Черный метал не блестит перепачканный кровью троих распятых и не очищенный нерадивым солдатом. Грех.
Грех. Кричит звонко ветер, оглушая меня сильнейшим порывом. Я знаю, мне гореть в огне гиены огненной, и корчиться в мучительной каре за содеянное, но теперь больнее, куда больнее. Дух окрепнет от боли, оттуда я смогу вознести молитву. в моих мыслях нет последовательности, благостной веры и добродетели смирения. Сейчас во мне нет ничего, кроме боли. Слово Божие разнесут ученики и пророки, Церкви будет поднимать Пётр, а как же... мне осталось одно наследие - забвение. Нет ничего, что удержало бы меня от последнего шага, и я могла бы броситься со скал, так делали тысячи несчастных влюбленных, но в моих руках иное оружие. Острие легко надрезает кожу - глубже. Одна боль замещает другую и страдания сердца глушат вопль тела, лишая его чувствительности. Меня не снимут с креста и не обернут в саван, по мне не вознесут плач сестры мироносицы и никто не будет ждать три дня моего возвращения в мир живых. Я не вернусь.
По второй правой уже неровным рывком, рука слабеет истекая кровью - глубоко, достаточно глубоко. Склонившись вперед смотрю как ручейки крови пачкают юбку и снова опадают на землю, как тогда с его пробитых гвоздями ног.Моя короткая жизнь не оставила мне шанса отринуть плоть и жить духом, забывшись в отчаянии отверженной возлюбленной. Но была ли я ею когда-нибудь, ведь он пророк, Мессия, взошедший за любовь к людям на распятие. Так хочется разрыдаться, освободить тело, но уже нет сил, слишком глубокие порез, слишком скоро кровь исчезает оставляя черные пятна на одежде и прогалины на жадно пьющей влагу земле.
Под щекой короткая поросль жухлой травы, за 40 дней скитаний он не посмотрел на меня, не коснулся, не сказал ничего и последним были эти самые слова Noli me tangere
Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.
[indent] Впервые он усомнился в Отце своем, когда его брат летел с небес. Когда его брат и другие братья покидали дом не по своей воле, отринутые Создателем, но за что? Тогда Габриэль не мог понять: он должен безоговорочно слушать во всем Яхве или же думать по-своему. Он смотрел на это, не обнажая оружия, и понимал ужасные крамольные вещи. Он хочет думать по-своему, но не может, иначе его постигнет та же судьба, что и брата. Это страх и малодушие? Это грех? Предать того, кого любишь, побоявшись, больший грех, нежели выступить против Создателя, заступившись? Габриэль знал, что ему не место в аду, что Отец, кажется, всего-то нашел крайнего в ссылку, чтоб тот присматривал и снова исполнял его волю. Как же это было хитро и совсем не милосердно! Архангел же считал себя выше зла и простых наказаний за грехи, он считал, что может созидать, это ведь было гордыней? Это было грехом?
[indent] Он не сомневался, когда шел против фараонов, когда раздвигал воды рек руками, когда убивал людей в Содоме и разрушал Гоморру, он делал это по своей воле и причинам, он чувствовал злость, но не задумывался, насколько это грешно. Грех все, что против воли Его, что унижает веру в Него, что делает... верующих менее послушными. Ведь чем больше они думают, тем более свободны от Него, а чем больше отвлечены мучениями о бессмертной душе, тем меньше времени на прихоти плоти. На грех. На влияние Сатаны-Люцифера, а ведь тот всего-то хотел... выразить свое мнение? Был не согласен? Теперь не согласен был еще и Габриэль.
[indent] Он усомнился второй раз, когда Яхве так легко отправил сына на казнь. Габриэль жил к тому моменту не первый век бок о бок со своим Создателем и очень хорошо изучил его желания: он хотел власти, подчинения, поклонения и силы, чтоб стать мощнее других богов в других пантеонах, он не хотел делиться с теми, кто занимали сердца людей еще до него и несли другие идеи. И рождение Сына Божьего было для явления Чуда, для того, чтоб тот нес при жизни Его слово, а своей смертью дал им новую веру. Паству. Молитву и силы. А ведь Габриэль тоже был его сыном, привязанный к Иисусу, любящий его всем сердцем и душой, обещавший его матери, поклявшийся ей присматривать за тогда еще нерожденным мальчиком. Он держал руки Мадонны в своих и искренне клялся, что сделает все.
[indent] Теперь он смотрел на руки свои, которыми не остановил казнь, а ведь ему достаточно было взмахнуть крыльями, он мог каждого из них превратить в соль, песок, он мог обрушить на них свой гнев, дабы познали они воистину божественную мощь. О, тогда бы каждый уверовал. Они бы все поклонились в молитве, стучали бы лбами о землю, уверовали, лишь бы он не гневался больше. Только в него, не в Яхве. Ведь он нес силу, нес знания, а посему Бог не разрешал называть свое имя. Всего лишь посланник Небес. Всего лишь Глас Божий.
[indent] Он думал о том, как открыл бы рот, и слова, что он произносит, обернулись огнем и сожгли все это племя. Потом страдал. Потом снова представлял, как проливается кровь недостойных, и снова страдал. Он был у Михаила, но тот не разделял его метания, он был у Рафаила, в надежде, что тот сумеет исцелить душу, но он лечил тела, он видел Уриила, но тот, кажется, не мечтал предать землю огню. Он спешил к Мадонне и теперь бежал к Магдалене, чувствуя, что слишком погряз в своей тоске, нужный там.
[indent] Вовремя.
[indent] - Грех! - коротко срывается с его губ и вовсе не оборачивается пламенем. Архангел расправляет все шесть крыльев, укрывая такое слабое и хрупкое тело от ненастий и бед. Кровь на его пальцах, но раны стягиваются, и силы вновь наполняют это тело. На пальцах кровь, но он все равно тянет их к щекам, чтоб утереть слезы. - Что? Что заставляет тебя так страстно желать избавиться от величайшего дара, что есть у тебя, Мария? Неужели, несправедливость этого мира?
[indent] Он чуть не добавляет: "...и Творца".
Марфа утирает светлые слезы, широко улыбаясь и повторяя снова и снова "Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?" её воодушевление точно солнечный свет отраженный от воды в широкой миске, озаряет наши лица доверчивой благостью.
Она не соврала бы про такое, про Учителя, пророка и Мессию.
- И Лазарь встал живой и невредимый он был там с нами, как будто и не отдали мы его смерти третьего дня и не оплакали обездоленную судьбу. - всплескивая руками она вещала о чуде воскрешения из мертвых, которое я увижу своими глазами. Но не возрадуюсь - уныние мой грех, как и отчаяние, тоска за потерянной жизнью, которая ныне утекала в безжизненную пустошь глухой горы, впитавшей уже и роптания и слезы и всю бол, что дождями бесплодия пролилась на эти земли. Мне видится в мутной дымке облаков знакомы взгляд.
Тело больше не тянет к земле тягучей болью надрезанных вен, его будто и вовсе нет, но я не взмываю над серой пылью холма, на котором была распята моя любовь, моя вера, я остаюсь е удел между небом и землей. Мое прощание с жизнью не обернулось прощением, свершая ритуал на который имеет власть только Господь Бог, я вовсе не желаю сделаться равной ему и даже не мыслю о счастья - войти в его чертоги невестой вознесшего сына. Сейчас, сама того не осознавая я делаюсь неистребимым пятном, изъяном, червоточиной на теле веры и истории жития Сына Божия. Слабость моего духа не в том, что я женщина, в том, что одиночество не лишило меня разума, как случилось с Марком, погрязшем в горе до беспамятства... его спасла мать... меня смерть. Я увидела спасение в том, что иные назвали бы наказанием за слабость. Но сжатыми на острие пальцами руководила сила, единственная и нерушимая, которая не дрогнет в сомнении - тоска.
верующий в Меня, не умрет вовек
Пред ликом Господа, который вот вот отвернется, отдавая меня бездне Ада, на искупление через 10 кругов и чистилище, не верую.. я люблю.
Дыхание больше не тревожит пыль у холодеющей щеки, кровь не сворачивается в глубоких порезах. Но гром раздирает пустоту в которую я почти канула, точно в грязные воды Иордана в ненастную ночь. Моя кровь омывает подножье Голгофы, где умирал Христос, когда-то слезы мои омыли его измученные долгим исходом ступни.
- Грех - гремит надо мной безмолвная сила, изнутри и снаружи, звуча и в разуме и в воздухе.
Будто на спине рассекает тонкую кожу зазубренной плетью, которая не стекает вниз, но цепляясь за ребра, рвет плоть. Я ощущаю боль, слышу голос, холод земли вновь стремительно течет по закрывающимся венам. Шрамы навсегда останутся на запястьях, это не следы на теле человека, это рубцы на душе, проступившие сквозь благословенную силу архангела. Крылья вталкивают с потоками воздуха жизнь в мое ослабевшее тело.
Мои слезы не были важны, свершилось чудо и все, что рвало на части сердце вмиг стало неважным и теперь они точно кровь - тугими каплями застревают на щеках, а мягкая ладонь утирает, вопрошая - Что?...
Моя вера, моя любовь - ничего нет,- он с усилием вталкивает силу в тело, да так, что невольно убивает другую жизнь. Я есмь воскресение и жизнь - но потерявший веру свершил двойной грех. Шорох крыльев тяжесть взгляда, крепость рук, трижды превосходящих знакомую мне человеческую, требуют немедленного покаяния перед лицом Архангела.
Он возвестил Марии о рождения Сына Божия, теперь вопрошает меня как равную Что?
Щурясь от ослепительного света, не смея смотреть в лицо своему спасителю, я каюсь в содеянном, но не раскаиваюсь в сделанном выборе.
- Это не дар более, это ноша, раздавившая, разорвавшая меня в третий день после погребения...
- Не прикасайся ко Мне...Он сказал, перед вестью о своем Воскрешении,сказал мне и больше ни разу не выделил, не обратился среди учеников, я вернулась туда, где не было ничего: во мрак существования без веры и любви... отправь меня туда, позволь умереть Гавриил, ибо видит небо,нет больше ни веры ни любви, а значит и жизнь вечная - вечное мытарство в одиноком стенании. Разомкни мои раны - тяну ему руки, выворачивая кисти, будто взглядом точно мечом он способен в одночасье. я не верую...
Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.
Вы здесь » infinity x abyss » — harenae tempus » Chop Suey