Как не запирай окна и двери здесь всегда есть сквозняк, не спасает ни пластик ни утеплитель. Тонкая млечная тюль на окне отлично рассеивает холодный свет уличного фонаря и тревожно подрагивает подт тонким дуновением. Как если бы на подоконнике сидел Фагот, и покачивая ногой с насмешкой тревожил тонкое укрытие от посторонних глаз. Воздух даже в помещении влажен настолько, что кажется каждый выдох готов осесть на руке тонкой паутиной инея. Открытая шея стремительно покрывается мурашками и влажные волосы мгновенно кажутся скользкими змеями липнущими к коже. Спешно натянув халат, иду на кухню, ступая только на пальцы, как будто если буду идти полной стопой будет холоднее.

Зима в России... я видела ее настоящей, суровой и сухой, скрипящей снегом под колесами карет и сапогами матросов, странно вернуться сюда сейчас, когда все иначе, а этот город будто застыл во времени, так и не пережив промозглый октябрь 1917-ого и дело не в архитектуре, не в  сомнительном качестве услуг даже именитых гостиниц, но в людях. Возможно вчера мне показалось из-за хлеставшего по щекам и открытым щиколоткам дождя, но выражение глаз прохожих было ровно таким же как сотню дет назад. Это невозможно объяснить сухими фактами, составив доказательную базу, только я  много веков смотрю людям в лица, не пряча глаз и теперь я вижу то, что едва ли заметил бы кто-то другой. Да и кто? Боги, которым даже в земной жизни нет дела до смертных с одной попыткой на жизнь? Или ангелы обретшие бессмертие, дабы поддержать силу веры в Господа, и самих себя? Даже бдящим о человеческом благополучии некогда взглянуть в изможденные или счастливые лица... а я человек, если не по сути, то по ощущению этого мира... Вот только доступно мне чуть больше прочих.
Белая безликая чашка согревает ладони теплом, арома растворимого кофе яркий и насыщенный в прохладе плохо отапливаемой комнаты. Сигареты примешивает остроту табка к этому букету, подобрав ноги я смотрю на журнальный столик перед собой. Последние 50 лет я не оцениваю своих поступков с точки зрения греховности и праведности, кажется я снова начала просто жить, но кое-что не изменяется. Темные рубашки карт источают явную энергию, я делаю большой глоток - черный, без сахара с молоком.
Я знаю картинку многоликого прошлого и меня не удивляют первые карты, вижу миг изменения, когда с канонадой взрывов, разрывались и рушились не только стены домов, но и столп веры во мне самой. Я встряхиваю головой отвлекаясь на шум за окном, воспоминания о том уже не имеют ни цвета, не силы, с тех пор всё изменилось, и искрившееся по коже тепло, растаяло, развеялось пылью, и не оставило ни следа. Я возвращаю внимание картам и вижу то, чего не ожидала ни при каких обстоятельствах. передо мной не изображение - сулившее мне будущность несколько столетний и не его возможный антагонизм с крестным знамением.
- Не может быть - невольно произношу вслух, переворачивая карту рубашкой вверх, а затем снова к себе. ажурный контур и пустота - все, что являет мне карта будущности. Это единственная карта в большой колоде, которая остается в стороне, она лишь позволяет складывать в нужном порядке изображения. Нет нет, сосредоточившись на движениях рук я вновь делаю пасьянс. Прошлое в котором боль потери, смерть, надежда и предательство, настоящее в котором покой и недвижность и будущее, в котором... снова НИЧЕГО. Резко поднявшись я откидываю карты, стремительно осыпающиеся на пол шумным ворохом как осенняя листва. Халат летит в сторону нагота перестает раздражать и в тот миг, когда руки тянутся за свитером раздается звонок, телефон лежит на тумбочке у кровати, халат в стороне у стола, на стуле почти там же, трель телефона будто делается громче, и я делаю шаг к тумбочке. Я поднимаю трубку молча, я видела от кого исходящий, и молча внемлю, стоя нагой посреди гостиничного номера.

- Малый Эрмитаж, вторая дверь, сегодня в  полночь - это выбор достойный тех, для кого ни один бог не есть закон, шабаш, он сообщил о нем также, как делал всегда даже до того, как мы встретились лицом к лицу в Калифорнии. Наверное, если бы я все еще мерзла в банном халате, докуривая вторую сигарету, то просто положила бы трубку и вернулась к своему занятию, но зияющая пустота карты таро, предсказавшей мою будущность, пробудила во мне то, что заложено было с кровью при рождении и воспето на многочисленных кострах. 

Раз нет будущности, прошлое тоже не имеет надо мной власти, думала я торопливо стуча каблуками по лестнице, огонь в глазах, который мог бы сейчас заметить любой, шел изнутри, он опалял, он сжигал и пророчил беду. Но никто не встретился мне в парадной, и дальше по пустынной ночной улице в канун католического рождества, когда я спешила по названному адресу. Сегодня нет Марии, нет святой мироносицы, блудницы грешницы - нет ни единого образа, только душа - свободная душа ведьмы.

Подпись автора

Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.

Здесь я не ощущаю себя чужой, как это происходит многие века, в разных точках мира. Даже безучастное, тихое существование в близкой сердцу Палестине или знакомом зное Африки, не сравнимо с плывущим дыханием времени, которое здесь всегда охватывает меня точно старинное, могущественное заклинание. Нева холодная и как будто бездонная, завораживает под коркой льда также, как и звонко обивая многочисленные спуски. Улицы так отличается от узких, промозглых квартир и широких зловонных парадных, точно это совершенно другой мир - измерение сквозь время и пространство. Колоннады зданий и соборов, узкие улочки и широкие каналы, устремленные в небо стрелки и мягкая листва в парках Петергофа. Я была здесь прежде, не раз и видела дворцовую площадь, обагренную кровью, и покореженные витые ворота, украшенные сусальным золотом, которое не было нужно нищим революционерам. И спеша по некрепкому морозу в назначенное место незадолго до полуночи, я как и немногочисленные прохожие кутаюсь в пальто, жмурюсь от колких снежинок, здесь особенно острых, будто отточенных ветром с залива на манер финикийских клинков. Мне кажется на набережной я уже слышу флейту вступительного вальса, ничто прекрасное не чуждо наделенным особенной способностью и силой. Неважно откуда происходит дар, вальс Свиридова заставляет чаще перебирать по паркету : раз два три, раз два три, раз два три... и вот я уже повторяю этот размер в своем спешном шествии мимо Адмиралтейской станции метро ,к знакомым узким глазницам окон. Там меня ждут, я желанна и я не гостья, я друг, который будет встречен восхищенными аплодисментами, как и каждый кто нынче ночью войдет под своды некогда шумного "театра". Миртовые деревья в южной части все еще целы, что-то жмет в груди, но я отмахиваюсь. Сегодня не сожалею, сегодня не вспоминаю об утратах... меня ждет пустота...
Решимости добавляет наряд скрытый под тонким пальто. Даже тот,чьему имени приурочен праздник не заботит меня в этот миг, моим разумом и сердцем завладела пустота переходной карты Таро и она подтолкнула меня на порог этого здания. Малый Эрмитаж сегодня открыт только для особенных гостей. Я чувствую яркий и густой аромат ладана, тоже часть приветствия шабашей, наперекор глупым поверьям среди людей, убедившим себя, что вера и крестный знак противны созданиям способным сотворить огонь из пали на ладони и взглянуть в будущее через хрустальный шар.

Я опять возвращаюсь в комнату с низким журнальным столом - так не должно быть и никогда не было, будто больше нет путь, есть входная дверь и неизвестность... Когда меня подхватывает плотным кольцом рука, я не сразу понимаю, чей голос так знакомо и не забыто, вопреки стараниям звучит у моей щеки. Мы на миг замираем, будто стоя не на крыльце старинного особняка, части дворцового ансамбля, а у дверей ада. Будто не было минувших лет и того, что развело нас как никогда прежде - Ты можешь простить ему, что он оставил тебя тогда и не пришел ни разу, так прости и мне - тогда это казалось издевкой, тычком в грудь... А сейчас его пальцы смыкаются на моем запястье, он улыбается сбитому пульсу и под нежное крещендо скрипок мы входим в залу. Ослепляющий золотом яркий свет сотен и даже тысяч свечей - дань традиции

- Ты искал повод отпраздновать рождество или меня - моя дерзость не мягче снега снаружи, кажется из добродетели во мне осталась только память, ни единого повода подтвердить статус святой мироносицы - ты мог оставить меня у электрического стула, без переживаний, так что же насторожило тебя теперь, излишне откровенный наряд? - с этим словами в шаге от него, не размыкая рук, я почти сбрасываю пальто, которое успевает подхватить услужливый молодой ведун.

- Ох мадемуазель, обворожительна - резкий взгляд на Самаэля - только выразить восхищение, Мессир, всего то... - с поклоном в пояс точно у него прихватило живот, подобрав мое пальто он ретируется. выходит не колдун, а демон. Я усмехаюсь и обвожу взглядом многоликую толпу черный и красный  - роман на новый лад на шабаше ведьм и я с тем, кто привык быть королем на таких сборищах.

- Я свободна за многие годы сегодня как никогда свободна... так что не волнуйся за меня... оставь... как прежде - женский прием лишенный признака праведности или греховности, сказано с целью напомнить о собственных мытарствах. Ведь если от небес я не ждала помоги, как не приходила она веками, как не слышны мои мольбы были сквозь столетия, так напротив Люцифер, откликавшийся к одной мысли - был рядом. БЫЛ.
Внезапно звучит музыка, которую на подобном мероприятии услышать ожидаешь разве что под закрытие дверей. Сен-Санс, карнавал животных
- Лебедь - это сказал он, я или тишина прошуршала названием. Мои пальцы уже почти отпустившие его руку, вдруг на миг сжимаются чуть крепче
- Зачем? - я хочу схватить лацканы черного смокинга и требовать ответа, как будто он может выдать пасьянс таро - раскрывающий ответы не только на этот мой вопрос. Скрипка имеет на всех совершенно удивительный эффект.[icon]https://i.imgur.com/ovs5lAg.png[/icon]

Подпись автора

Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.

[icon]https://i.imgur.com/ovs5lAg.png[/icon]Помню как меня покинуло смирение, впервые, эту утрату я ощутила почти так же остро как и боль от понесенной потери. Я не приняла и не поняла, отчего должна была остаться влачить жалкое существование, когда и сердце мое и душа были мертвы. Тогда я была уверена, что уже нет силы способной призвать к жизни угасшую углем жажду каждое утро вдыхать, раскрывая глаза новому дню. Постепенно по капле, точно через пробитую брешь, из меня уходила живительная сила исполненного верой смирения. Укрощение и плоти и чувств, которого я достигла одной лишь проповедью, коснувшейся меня кажется в самой сути, постепенно терялось, позволяя дьявольским всполохам гнева, отчаяния, желания и куда реже радости, захватить меня в круговорот жизни. Я готова была к смерти прежде, чем та раскрыла мне объятия.Я ждала ее прихода как освобождения, с первого раза до последнего, с разбитых копьем запястий, до мягкой влажной губки, проводящей ток от электрического стула. Костры, мечи, бомба, электрический стул - моя смертная оболочка, приходит в этот мир снова и снова, чтобы погибать, вознося херувимскую песнь во славу Господа и Святого Духа - я отмаливаю грехи, чтобы всходить на личную Голгофу. Покаяние иссушало меня веками, но не теперь. Я больше не ощущаю простоты и желания простить, я пуста изнутри, точно глиняный кувшин, обоженный в печи, но так и не попавший в стройный ряд кухонной утвари.

Теперь я отпускаю всё, и ощущаю как вкатывается комом под горло обида, но от разливающейся желчи мне делается невыразимо тепло и комфортно. В моём ярко-красном платье открыта спина, губы огненным всполохом, как и темные, с четко выведенными стрелками, глаза - ничто в моем облике не говорит о принятых за веру и преданное служение Господу муках. Я не мученица, кажется этот век начал свое шествие лишь для того, чтобы с первой же волной музыки отвернуть меня от привычного ярма испытаний и неминуемой смерти. Я обеими ногами ступаю прочь с пути, якобы ведущего меня к вечной жизни под дланью Господа. Моя участь - вечная смерть на глазах Дьявола, и теперь я готова принимать это как данность. В моей крови опасная смесь опия и беладоны, не в тех пропорциях, чтобы туманить разум, но в достаточном количестве, чтобы смягчать взор.
- Привыкнув терять, не станешь ценить - научишься пользоваться,- во мне говорит не праведница, кажется всё же моя окончательная смерть состоялась, сегодня утром у журнального стола с пасьянсом или на 20 лет раньше на другой стороне света - не имеет значения. Его руки кружат, слова веселят. - ты сожалеешь, что мой образ изломан и брошен там у входной двери кошмарным лисьим воротником? Или ждешь следующий шаг? - так забавно вести диалог, когда отчетливо понимаешь, что дороги назад не будет.
Пары абсента и водки, резкая, жгучая закуска, лоснящаяся маслом и жиром, как большинство собравшихся гостей.
- Хочешь услышать обещания от меня? - это не вальс, в котором мужчина ведет нежно и уверенно, не задорный джаз, где можно было бы с глупой улыбкой кружиться , всецело отдаваясь веселью, это- танго. И даже если не по ритму и музыкальному размеру, то по сути, танец - отношение.

- Многое я принимала как данность, расплата, индульгенция, доказательство и настало время, когда доказательств желаю я сама - сущность ведьмы, кровь наполненная огнем отнюдь не божественного происхождения, вскипает во мне, делая плечи горячими, а щеки ярко алыми на бледном лице. - Должно быть занятно наблюдать со стороны, когда к тебе тянут руки и взывают о помощи, а ты можешь позволить себе остаться безучастным. - я не виню тебя ни в чем, любые игрушки надоедают рано или позно, и за 20 веков, должно быть пришел мой срок, - я крепко держу его плечи и ладонь. Наши руки сцеплены в смертельный замок, вокруг нас расступились кругом демоны и ведьмы, отравители и убийцы, они заворожены кругом пламени, вздымающимся в диаметр нашего танца. Я смотрю на него в его глаза, вижу желваки на щеках и мне невыразимо хочется хохотать в голос, но я позволяю себе лишь улыбку, вжимаясь в него с силой - я свободна - напевно шепчу ем уна ухо - у меня есть прошлое, но нет больше будущего - свобода от всего - белладонна в зрачках чернеет лунным затмением. - Свободна!

Отредактировано Maria Magdalena (2021-01-31 19:04:03)

Подпись автора

Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.

Зачем я ввожу тонкую иглу и надавив на широкие уши тугого поршня, позволяю маслянистому раствору отравить мою кровь в этот вечер, как и в два предыдущих? Я знаю, что этот сладкий яд не убьет меня, он медленно отравит и сожжет изнутри относительно молодое тело, но не коснется души, которая как и прежде неприкаянно останется, зацепившись точно изодранная рубаха, выброшенная из окна, за ветки высокой березы. И снова все повторится, рождение, беззаботное детство, груз осознания, смиренное покаяние и напрасная жертва. И я не жалею это тело, не желаю две тысячи пятого шанса заслужить приглашение в райские кущи. Мне больше не нужно признание. Праведность, не трогает меня, как это было столько веков прежде, нанося лишь увечья и уже даже не прикидываясь непременным условием прощения и приобщения к небесной Пастве. Может ее нет. Может мне всё приснилось, в тягучем забытьи наркотического дурмана, я просто выдумала всю свою жизнь, каждое событие оставившее зарубку, точно черную метку смерти. Возможно следующим утром я проснусь с головной болью, признаю эту галлюцинацию самой изысканной из всех... Если бы, если мне улыбнулось счастье или меня пожалели жестокие боги.
[icon]https://i.imgur.com/ovs5lAg.png[/icon]
Но перед этим балом я колю белладонну, зажав в зубах пластиковый наконечник. Этот инструмент не стерильный и не одноразовый, он остался у меня со времен первой мировой войны, я прячу его в одном и том же месте и на своё 19 летие неизменно нахожу. Ничто так быстро не насыщает кровь решимостью и яркостью мировосприятия, как свежий настой белладонны, скрепленной мятным концентратом.  Зрачок вот вот поглотит последний свет в моих глазах, когда я  чувствую крепкий захват его пальцев на подбородке. Я не ловлю его дыхание, мое собственное ускоряется толчками пульса, когда он выплевывает обличительные слова мне в висок, в щеку в уголок губ. Будто мстит, треплет за плечи и щеки, как глупого , наивного ребенка, который все не желает смириться с раскрытой истиной и капризно продолжает верить в истовую ложь.

- Ты думаешь, что мне нужна святыня, всё еще через столько лет? лицо, которое я поставлю в икону? - хочется рассмеяться ему в лицо, оттолкнуть,  дать пощечину и в тоже время вжаться так в его тело, чтобы ребра затрещали от давления,  а руки вошли в его плоть через слои одежды и кожу. - Нет.. если мне суждено бесконечное скитание по земле, не стану больше молиться никому - в теске его пальцев мое лицо неподвижно, лишь губы размыкаются точно я всего лишь кукла чревовещателя.

- Чем ты гордишься? Тем что назойливым кошмаром преследуешь меня отказывая в единственном прикосновении, когда я сама тяну к тебе руки, я отворачиваюсь от того, что сделало меня Марией Магдаленой, чтобы увидеть твою спину в жадной толпе зевак. - собственное имя щиплет на губах горькой полынью. Сорной травой с холма у гробницы господней, оно в эту ночь отторгнуто, как и свет моей души, звенящий мраком в сладком двухголосие с затуманенным взором.

Каковыми бы не были мои желания, пощечину получаю Я, но теперь меня оставило смирение, и, вероятно, рассудительность, слишком сладко прозвучало моё "свободна", чтобы его речи запятнали мою решимость . Его правота, если ей есть место, не остановит меня, повод отпущен. Когда я касаюсь его пальцев, поглаживая соединение среднего и указательно медленно и с давлением, он на миг замирает от неожиданности. Я успеваю вырваться, щеки горят ударами сказанных слов, слишком правдивых, чтобы не задеть, слишком отчаянных, чтобы не  опротестовать.
Введенный яд ширит свою власть..
Широкие гофрированные рукава слишком открытого платья точно короткие крылья за спиной, развиваются по ветру, когда я почти бегу через весь зал. Не разбирая лиц и рыл, не сторонясь фигур, задевая их плечами, я хватаю за локоть одного из демонов, что наполняют эту ночью ароматом похоти. С негодованием он разворачивается ко мне, из высокого бокала выплескивается плотный глоток бургундского, окропляя каплями мою шею и грудь.
- Сударыня - он разводит руками, а я даю волю хищной улыбке. И вот уже губы мои, так долго касавшиеся лишь распятия и молитвенника, соединены в греховном поединки страсти, отрицания, дурмана и отчаянной боли.Это последний шаг, я больше не касаюсь света, вероятно и он не освещает хрупкую открытую спину, которую обхватывают широкие ладони с заостренными когтями, уже царапающими нетронутую плоть. не отрываясь от болезненного поединка голодных ртов мы перемещаемся. Он кружит меня, этот выродок преисподней, беззастенчиво жмет к себе, сладко  и сквозь улыбку удлиняя поцелуй. суккуб пьет мою силу не зная, что я отвечаю ему тем же, насыщая себя тьмой до самого края.
Не жду, не верю, не тяну дрожащих рук к идолам - я сжимаю и беру то, что хочу, что могу! -Белый отблеск в открытых глазах не сулит ничего хорошего. Я не борюсь, не сдерживаюсь - быть может это и есть я, а маска мироносицы, так и не севшая на моё лицо теперь отринута вовек, как и памяти об оставившем меня слишком давно Учителе?!

- ТЫ видишь... я это называю свободой, раз ты отверг меня, оставайся бесплотным духом и смотри...  - говорит мой взгляд Люциферу, пока пылающие от прилива крови губы, делают несколько судорожных вдохов в перерыв. Когда демон склоняется ко мне, я заношу ногу над бездной. Но кажется сегодня туда я не упаду...еще нет.

Отредактировано Maria Magdalena (2021-02-10 01:15:49)

Подпись автора

Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.

Это не случилось в один миг, как озарение светлой мыслью, скорее по всем симптомам, это было отравление. То самое, когда ядовитые пары медленно втягиваются в кровь день за днем, оттеняя морозный узор синих вен чернотой. Необратимое превращение, которое уже не остановит кровопускание, чьи целебные свойства в свое время разве что в стихах не воспели. Но эта процедура была обречена и в самом начале, что уж говорить о дне сегодняшнем. Был ли во мне свет когда-нибудь? В  раболепствующей толпе последователей,  рядом с плачущими сестрами, за воротами смерти, много...слишком много раз? Был, я знаю что он до сих пор оставил во мне след, такой, что бывает на внутренней стороне века, если зажмуриться, сразу после того, как взглянешь на яркую лампочку. Но этого отпечатка безмятежной веры, безгрешной любви и искреннего, безоговорочного покоя недостаточно. Сила этого света истлела на заре 20 века, и восполнить ее оказалось нечем - на место света той самой ядовитой эссенцией вступила тьма. Мрак, перед котором я добровольно раскрывала объятия веками, не находя ответа у неба, я с повинной опускала голову, чтобы здесь  и сейчас встретить свое отражение в глазах повелителя адских пещер. Я теперь именно такая. Суккуб, на прочь лишенный разумных мыслей, движимый лишь инстинктом, одного глотка хватило, чтобы довершить начатое белладонной,  задолго до сегодняшней ночи. Демон не испил меня через поцелуй, лишь потому , что я была пуста и дать мне было нечего. Зато я отведала приторной горечи его силы, так схожей по вкусу с прогорлкой карамелью.

Один рывок и остро наточенные когти оставляют на спине кровавые росчерки - так хищные птицы делят добычу - что выдрал из когтей, то твое. Крепкий захват на запястье, я точно тряпичная кукла, для которой каждый знает лучшее применение. Я желаю захлебнуться смехом, давясь алым вином хохотать в голос и чувствовать в себе лишь эту ограниченную смесь похоти и разврата. Как просто и понятен плоский мир.
Так же как заваленный явствами стол, на котором блюда уже стоят далеко не в идеальном порядке и не в должной консистенции.
Во мне нет сопротивления его напору, но руки Самаэля беспощадны, питаемые той же страстью, что добавила дозу яда мне в кровь. Он не целует - кусает, не ласкает - рвет куски плоти, ловко располагая перед собой, как сочное жаркое
[icon]https://i.imgur.com/ovs5lAg.png[/icon].
Мое тело знало пытки, оставлявшие куда более заметные и опасные следы, его укусы, то, как жадно он втягивает кожу на ключицах и шее - это ласка, в том единственном проявлении, на которое я теперь могу рассчитывать. Мы оба знаем, чем порождена эта опасная "игра", что движет нами - кипящая ядом черная кровь, которой нет преград и для которой не указ разумные мысли.И руки раскинуты млечными крыльями, им не вознести меня на небеса, они лишь мягкая перина для моего грехопадения. Мое проклятие - оставаться между небом и бездной, и я пью его, пьянея убивая себя, день за днем, но это чересчур медленно, чтобы иметь реальный шанс заглянуть мраку в лицо и поймать ответную улыбку.
- Мое раскаяние, моя святость, все осталось там, неужели ты не замечал? - прежде, чем он успеет оттолкнуть меня, раньше чем окажется на почтительном расстоянии восстанавливая статус кво :нерадивой ученицы и мудрого учителя, я успею провести ногтями по верхушке воротника стойки, так что большие пальцы задели волосы. - ты не видел как век за веком исчезало все то, что привлекало тебя: в петлях, и на эшафотах, под бомбежками и в инквизиторских казематах? Неужели был слеп к тому, как меня покидала вера... - моя улыбка плывет туманной дымкой по лицу.
- Ангел ада, ты упустил самое важное, - я не требую, но и отдать мне больше нечего. пустая. без стеснения я сажусь на краю стола, когда он отходит так, будто мое лицо цветет опасной проказой или в глазницах завязались бубоны. - Я искала прощения и не нашла,- надорванные бретельки падают вниз. Так же как и моя душа, будто разом провалившаяся на 2 тысячи лет в прошлое, где была лишь плоть, и не было сакральной и бессмертной сути ни в одном прикосновении.
- Я так давно мертва, Самаэль, и эта та единственная правда, которую нужно признать - искусанная шея немного зудит алые губы пульсируют кровью, если бы мне снова ощутить биение черного пульса в отравленной крови - ярко и живо. Коснуться его рта, изогнутого в знающей, осуждающей усмешки и испить своб кару до дна. - Я не лгу тебе - кажется я все же успела вкусить тьму в прикосновении рук, в болезненном объятии, вы колких укусах, и теперь взгляд мой теряет отблеск белизны, исполненный чарующей тьмы.

Тело обретает легкость, какое бывает при падении, когда нет опоры ни рукам ни ногам и земля делается ближе - но ты летишь. Не вверх... но падение, есть полет

- Меня не ждет ни рай ни ад, будущего нет, там где было твое имя-  пустота - рот кривится в зеркальном отражении его усмешки, безумно похоже. и чего же теперь бояться, от чего уворачиваться - я протягиваю ему руки, от чего тонкая гофра скользит с плеч, открывая в полумраке оплывающих свеч грудь - ты желаешь пристыдить меня - а я желаю тьму, - это нечто иное, не перевернутый вверх ногами крест, как кощунство символов. Это вывернутая наизнанку икона. Я отравлена болью, смертью, голодом, злом, силой - во мне терпкий коктейль из ядов и он не дает провести границу между выбором и участью.

Подпись автора

Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.

Клыки, впиваются в плоть - меня рвали на части и прежде. Когти сдирают кожу, рассекая алыми бороздами млечную гладь - на мне оставались следы и пострашнее - от плетей и вериг.  Я ждала этого,каждый раз, раскрывая объятия тьме, с каждым шагом к пропасти, сделанным выбором, свершенным признанием, произнесенным словом. Мой путь не был устлан ни розами ни тернием,  - острые кости и влажные ошметки кровавой плоти - это была чья-то жизнь и чья-то смерть, быть может мои. В этом нет ни изящества, ни гордого превосходства, ничто подобное  не могло родиться во мне. Я как потрепанная цирковая кукла - гуттаперчевая марионетка, ловко изгибающаяся в умелых руках кукловода. Кто им станет? Кто угодно, нужно только распутать веревки жизней, прожитых мной за 2 тысячи лет - всего-то, короткий лабиринт для тех, кто веками плел судьбы миллионов людей. Со временем жажда свободы поглотила и боль и веру и отчаяние и страх, они вышли из моего тела как каждый раз исходил дух, обреченный на вечные скитания на земле. Если бы жизни, что я прожила оставляли следы на моем теле - это превратилось бы в наслоения многочисленных та-моко, за которыми не стало бы видно и кусочка чистой кожи. От висков до мизинцев ног, не оставляя миллиметра кожи, меня испещряли традиционные жизнеописания, что привыкли вести маори, пользуя тела как летописный свод.И не нашлось бы отваги ни в одном смертном, прочесть все написанное. Тогда я ужасала бы одним своим видом, но мне дано тело без физических изъянов, без следов былых смертей и жизней.  И мне не жаль его, когда Люцифер, оскалившись прикусывает кожу со скрипом.

Мой взор легко теряет очертания его силуэта, когда он обращается в том, чем и является, он не спаситель, не голодный любовник и не друг, он - тьма. К ней я взывала сейчас, презрев голос разума и веры, которая еще не истлела,  живым прахом все еще оседая где-то внутри, точно пыль на полом сосуде, веками забытом среди осколков у печи для обжига. И нет сопротивления в опустившихся руках, когда черный ветер, горячим рывком валит меня назад, на стол, среди разлитого вина и перевернутых тарелок, я не пиршество для гурманов, скорее обглоданная кость, которую только от азрата и привычки хочется перекусить пополам. Он терзает не только плоть, его руки не только в спутанных волосах, не только в крови, пачкающей груди, в самом естестве, в том, что полнится тьмой, и даже сейчас. Она иная, это не энергия суккуба, которую он выпивает, слизывает раздвоенным языком, словно влагу с отточенного ножа. И он отплюнет эту масляную отраву, ему она не причинит ущерба, он и есть мрак и есть порок. И я останусь пустой, быть может как никогда прежде, я не сделала ни единого вздоха, я знаю, что стоит позволить себе вдохнуть его, мной овладеет необычайная сила, которую я едва смогу рассеять за сотню лет, последний вдох в его объятиях обратился в смертоносную чуму. Он - демон, падший ангел, воцарившийся в аду по праву и за заслуги и он выпивает мою душу, это тело лишь оковы, он знает,  что освобождения от них я хочу более всего. Но его пустые глазницы, жесткие пальцы не обещают спасения, никогда не обещали, сколько бы я не тянула к нему руки, сколько бы не шептала имя, прикусывая на губах предательство собственной веры. Он тоже....

Я смотрю на карту в его руках, вижу гладкую шероховатость прямоугольника, не отливающую светом, нескольких непогасших в зале свечей, но поглощающую его. Эта карта из колоды таро, которую этим вечером я раскладывала ожидая увидеть привычный пасьянс, но встретив только неопределенность. Я знаю, что будет после смерти, но не знаю, что таит в себе пустота. Грудь саднит от порезов его когтей, я привыкла игнорировать голос плоти, далеко бы он увел меня, когда б ы я позволяла ему говорить громко.

За дверью внезапно громко и легко звучит вальс. Здесь, где исполняет танго сама смерть, тонкая скрипка выводит короткий трёхшаговый ритм. И флейты звучно поддерживают, как будто в парах демонов, ведьм, суккубов и прочих тварей, есть те, что кружатся в легком вальсе , не касаясь ногами или копытами пола, будто и они способны улыбаться беззаботности перевалившей к рассвету ночи.

Я улыбаюсь. Ты не смотришь на меня, будто видишь глубже подернутых пленкой почти мертвых глаз. Ты смотришь в меня, а я улыбаюсь тебе.
- Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят, - мои губы слипаются, то ли от сладости вина, то ли от горечи его поцелуя, то ли от излитого наружу яда суккуба.
- Кто ответит на вопрос? - я не смогу сейчас подняться сама, даже если захочу, потому только поворачиваю голову набок, утопая виском в каштане своих волос. - таков быть может и твой исход теперь... а раньше было что-то...или кто-то? - и снова улыбаюсь, если бы не ощущала иного, подумала бы, что разум вновь пожирает белладонна.

Нас роднит не смерть и не жизнь, не данные обещания и не отнятые надежды, мы - никто друг другу, в утратившей значение земной жизни. И мы ближе чем кто-либо в истории мира. Я не обрела покоя, он выпил из меня тьму, не являвшуюся частью меня и только. И я не сделаюсь святой его стараниями.
- Прежде, чем выбрать сторону, хочу знать,  - он стоит близко, и на миг зажмурившись я умудряюсь обхватить его руку, в которой зажата карта и подняться, снова оказываясь с ним лицом к лицу. - что это означает ?- тело слабо, омерзительно в истерзанной грязи жестких полу ласк, но дух мой всё также жив. Хватит можно разжать руку и упасть обратно.
[icon]https://i.imgur.com/wwEC4Na.gif[/icon]

Подпись автора

Мария — это как Брюс Уиллис.
Любое кино делает круче, так и Мария любую штуку делает круче.