Когда сумасшедший слушает внутренний голос, то становится философом поневоле. Я не был философом. Я не любил попусту разговаривать о высоком, доказывая что-то окружающим меня людям и богам. Это была прерогатива тех, кто восседал на своих тронах на Олимпе. Тех, кто считал себя высшими, тех кто мог отдать приказы мне, брату, таким как я. Я не был из тех, кто предпочитал болтовню делу, но умеючи пользовался и и этим инструментом. Будучи сыном войны и любви, я лучше брата порой парировал в словесных спорах, выигрывая их без единого поражения. Я лучше находил слабые места окружающих меня созданий, и всегда знал - чего боятся те, кто был в моем ближнем кругу.

Я использовал свою способность на всех, не разграничивая пороги власти и величия. Я знал каждый потаенный страх, и часто это спасало мне мою же шкуру. Зевс не мог наказать меня в полной мере. Не мог отправить страдать на необитаемый остров, оставив без пищи из блюд страха. Не мог, потому что тогда безумие бы обрушилось на всех: смертных и богов. Тогда никто не смог бы усмирить Деймоса, бога, которого они так боялись. Единственный, кто хоть как-то имел на меня влияние был мой отец. Тот, кого я слушал когда-то беспрекословно. Тот, подле которого я шагал по окровавленной земле, слушал приказы, выполнял их. Тот. чье наказание всегда было справедливым и приносило мне пользу.

Нельзя было с точной уверенностью сказать, что я воспринимал Ареса как отца. Он был великим полководцем. Он был солдатом. Величественной войной, с собственными страхами, с собственными мечтами и целями. Он был безумен, он был безудержен. Он был совершенен. Я воспринимал отца как старшего наставника, как того, рядом с которым мог бы возвеличится, как того, кто мог добиться любой собственной прихоти, стоило ему это как ни странно - захотеть. Он был силен, и это качество было одним из основополагающих, чтобы я мог начать уважать хотя бы кого-то.

Арес занимал большой пласт моей жизни, но он никогда не привязывал нас с Деймосом к себе. Он давал нам выбор, он давал нам необходимую свободу, и, вероятно, именно поэтому я возвращался каждый раз, когда то было необходимо. Он не душил, не сажал на цепь, давая собственным детям то, что им было необходимо: свободу. И порой, эта свобода доводила до того, что мы имели сейчас - фоморфов. Тех, что вышли со мной из мира Дану. Тех, кто хотел уничтожить мир, уничтожить нас. Но я совершенно не ощущал какую-то вину за содеянное, ведь это не входило в мои планы. Я не видел, как сущности выходили за мной в этот мир, как они протягивали свои клешни к тем, кто был по близости. Да и по правде говоря - мне было все равно. Мой новый меч, игрушка, ради которой я был не прочь разрушить парочку миров - красиво висела в центре моего тайника, из которого я мог достать оружие только подумав о нем.

Все что мне в настоящий момент хотелось, так это сидеть где-то на краю огромной горы, подстать Олимпу, и смотреть как мир вокруг разрушается. Как боги, некогда отдававшие мне приказы, а точнее считавшие что могут мне указывать, ищут возможность выжить в мире без веры в них. С одной стороны это вызывало во мне глубокую печаль, с другой - тешило меня. Тешило надеждой, что в какой-то момент - все изменится, в какой-то момент мне перестанет быть настолько скучно, что я вспомню о том, каково это  - воевать подле отца.

Но это будет в будущем. Ведь все что я мог наблюдать сейчас - отец, сидевший в кресле нашего с Деймосом доме, о котором тот еще не знает. В доме, который должен был стать нашем логовом, местом страха и ужаса, обителью бед всех остальных. Я не был уверен, что Дею такая идея понравится, что он вовсе захочет со мной говорить после Дану и ее коварной выходке, в ходе которой у нее теперь было два ручных пса, способных откусить ей руку. Это было не так важно. Ведь сейчас, отец недовольно крутил стакан с водкой и смотрел на меня так, словно я был нашкодившим щенком, за которым придется прибирать мусор. Очень мило.

- Вау. Ты не устаешь удивлять. В такое время и разговоры лишь о женщинах? Ни тебе: как дела сынок? Ни тебе: я рад, что ты в порядке. - мои слова звучат с легкой иронией. Но лишь потому что отец в принципе никогда не проявлял к нам особо теплых чувств, не боялся за наше состояние, думая, вероятно, что мы и сами неплохо справляемся. Я наливаю себе в бокал виски, сажусь в кресло напротив отца и поднимаю бокал, рассматривая как солнце играет лучами в янтарном напитке. - С матерью я не виделся с шесть десятых годов, и сказать по правде не уверен, что она захочет меня видеть. В тот день я устроил бойню у нее на глазах... Чуть не ранил и ее.

Я вспоминаю вечер, на который был приглашен одним режиссером. Представление картины "Троя", моя мать - главная актриса и муза проекта. Я же там был по своим целям и желаниям. Я вспоминаю страх в людских глазах, панические атаки, которые потом назвали массовой истерией, и их мольбы прекратить. Моя мать не была тогда мною довольна. Моя мать тогда впервые за долгое время увидела, на что способен ее сын. И это вызывает на моем лице улыбку, с которой я отпиваю напиток и отставляю бокал в сторону, смотря на отца.

- С Дану? Ну, опционно, она оказалась намного восхитительней, чем я предполагал. Обвела меня и брата вокруг пальца, сыграв на наших желаниях и гордыни. Или ты имел в виду, что-то другое, отец?

Подпись автора

FIRST THEY INCITE THE VIOLENCE turn around and then they invite the silence

- - burn it down - -