[indent] Люди нарушали все заповеди, которые принес им бог. Точнее, передал через своих верных помощников-архангелов, и заповедей было не десять, но зачем же было создавать скрижали такими хрупкими, а архангелов - склонными к экспрессивным спорам?
Он велел не сотворить себе кумиров. Но они это сделали, потому что если ты веришь в Христа, то почему бы и нет?
Он велел чтить его по субботам, точнее, с заката пятницы по закат субботы. Отличный ход обязать свою паству регулярно подбадривать тебя силами. Но если ты веришь в Христа, то можно пренебречь.
[indent] Он велел не убивать, но если ты веришь во Христа, то убить неверного - святое и крайне богоугодное дело!
Стоит ли тут еще упомянуть про не должно быть других богов перед лицом Его, но, пожалуй, с Христом можно и триединого придумать?

[indent] Стоял ли вопрос, кто приложил к этому руку? Как будто и нет, но Габриэль скромно опускал глаза в пол и совсем чуть-чуть, едва заметно, улыбался уголками губ. Какие тут могут быть вообще вопросы? Он уже давно понял две вещи. Первая заключалась в том, что они, создания Яхве, вовсе не были от него зависимы и могли идти своим путем, собирать свою паству, веру и силу. Вторая - Яхве этого очень не хотел. Вся вера должна была достаться ему, а еще в его изначальных планах был полный контроль над своими созданиями, и речь не о людях: они как раз появились не благодаря ему. Они появились задолго до него. Ему нужен был контроль над тем, что он назвал Воинством, и сейчас Габриэль думал, что таковым они стали уже после, а изначально они были... слугами?
[indent] Потом произошла тяжба с Люцифером, момент падения, освоение новых горизонтов теперь уже демонами, и, к огромному сожалению для Отца, оставшиеся ангелы стали думать головой. Ну, по крайней мере некоторая их часть.

[indent] И что теперь они имели? Ислам и христианство были самыми многочисленными религиями в мире, и Габриэль чувствовал тихую скромную радость за это. Он чуть опускал голову, его щеки слегка алели, но внимательный взгляд мог подметить и это, а уголки губ слегка, самую малость, приподнимались с улыбке. В нем была та же гордыня, в которой был обвинен Люцифер, но она же была и у Михаила, и у самого Яхве... у всех. Создание без гордыни - лишенный мотивации червь, порой именно так казалось со стороны, ведь где-то в глубине у каждого сидел этот маленький червячок и подтачивал изнутри.

[indent] Глас Божий не мог бы похвастаться тем, что знал изначально, как все сложится. Признаться, некоторые события шокировали и его, и приходилось делать невинное лицо и хорошую мину при плохой игре. Например, во времена крестовых походов, которым он стал виной. Но с другой стороны, он мог бы говорить, что это обычная война - люди воюют за золото и землю, иногда за женщин, если вспомнить кое-что про Рим, а прикрыться религией для них крайне удобно. Запудривает мозги почище остального. Великая цель, ощущение себя причастным - простая психология, чтоб не делиться потом трофеями. Да и потом, это здорово проредило численность людей, взглянуть на современность: разве хорошо, что их так много? Ничуть.

[indent] Но популярность Иисуса определенно была следствием его безудержного желания исправить ситуацию в корне. Он из века в век смотрел на Марию, наклонял голову и спрашивал молчаливо - ну что, ну как? Для него Иисус был в первую очередь сыном. Габриэль не знал и не мог знать, что такое - иметь детей, но принимал тот факт, что Мадонна, как и он сам, воспринимает этого мальчика... иначе. Для нее это - личная огромная трагедия, которая поселилась внутри, выжгла дыру и расширяла ее с каждым годом и осознанием всех деталей.

[indent] - Позвольте... - шикарный вечер, собравшийся бомонд, забивающий нос шлейф различных духов. Но что Габриэлю до того? Он привык к мареву ладана. - Я бы хотел вас украсть? - он улыбнулся сначала Мадонне, протягивая руку, а затем поднял взгляд на тех, с кем она беседовала. Возможно, это было что-то важное, но она ведь очарует их еще раз, как сделал он сейчас, буквально даря им своей улыбкой просветление и благодать.

[indent] Они никогда не обсуждали с ней Бога, который подарил Святой Деве дитя, но не соизволил спуститься и сказать об этом лично. В современном мире к таким мужчинам было однозначное отношение. Но она видела, что он не впадал в священный экстаз и не принимался говорить о безграничной вселенской любви, как должен был бы. Это многое значило. Наверняка.