Gypsy Sun

1969-й год нашей эры,
969-й год 2-го тысячелетия,
69-й год XX века,
9-й год 7-го десятилетия XX века,
10-й год 1960-х годов.

У каждой истории есть начало и конец.
У каждой истории есть своя канва, синопсис, содержание, ключевые моменты, прологи и эпилоги. И нет такой книги, в которой при каждом новом прочтении не открывались бы вещи, на которые раньше не обращал внимания. И у каждой книги есть своя последняя страница, перевернув которую мы ставим книгу на полку, чтобы открыть новую.
Те же метаморфозы происходили и со временем. С днями. С годами.
Начало одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года по григорианскому календарю выпало на среду. И в его первый же день в составе ЧССР созданы две республики, а австралийский предприниматель Руперт Мёрдок купил ежедневные газеты «British Sunday» и «The News of the World».
Клио прибывала в отчаянной скуке. Не смотря на богатый опыт и знание, что настоящая линия истории никогда не бывала движением по прямой. Хронометраж вереницы событийности куда больше походил на прогулку по берегу океана в шторм. Одна волна сбивала с ног и уносила в открытое море, другая - выбрасывала на берег. Не было движения вперед, не было пункта назначения, в который надо прибыть.
Ей было скучно.
Ей было скучно до того момента, пока она не прочитала объявление: «Молодые люди с неограниченным капиталом ищут интересные, законные инвестиционные возможности и бизнес-предложения».

- Отис? – девушка постучала в приоткрытую дверь и заглянула в кабинет.
- Да, да… нет, ты там в своём уме? Слушай сюда - если тебя загребут и обвинят в преследовании, мы за тебя залог вносить не будем, - мужчина поставил кресло в пол оборота, специально чтобы смотреть в окно. В пальцах правой руки он остервенело перебирал монетку – пятицентовик, как заметила Бреннер, левой – старательно вносил записи в ежедневник. Даже со своей невыгодной позиции, стоя в дверях кабинета, она видела, что там на верху большими печатными буквами было написано «Донн Олбрайт – кретин». Как показалось журналистке – Отис настолько усердно выводил каждую букву, что прорезал не меньше пяти страниц перьевой ручкой. Издатель оторвался от созерцания залитого солнцем Лос-Анжелеса и мельком взглянул на всё ещё мявшуюся в дверном проёме Бреннер: - Заходи, что встала?
Ханна улыбнулась.
Зашла и прикрыла за собой дверь. Прошла к стулу и села.
- Нет, Донн, - мгновение тишины. На висках у Отиса Чендлера вздулись вены. На фоне почти белоснежных волос вмиг стало заметно, как его кожа приобретает оттенок панциря вареного рака: - Донн, ещё одно слово, и ты уволен. И мой секретарь не напишет тебе рекомендательного письма, так что будешь остаток дней писать статейки о садоводстве в замшелой газетенке какого-нибудь Саммамиша, - закатил глаза, видимо услышав очередной ответ на грани фола и рявкнул: - Я жду радостных новостей, Донн. И статью. К следующему вторнику.
Отис почти швырнул трубку, разъединяя разговор. Сделав пару коротких вздохов, он потянулся к пачке сигарет, чиркнул спичкой и затянулся:
- Я вот что хотел узнать. Ты в курсе, что в тридцатых одна дамочка-республиканка писала статьи для «The New York Times»? Знаешь, как её звали?
Она знала о ком заговорил Чендлер. Как была осведомлена и о том, что эта выдающаяся журналистка, написавшая «Ветер, пронесшийся над Мексикой» и бравшая интервью у Троцкого для «Нэйшн», всё ещё успешно работает.
И всё же Ханна поборола собственное желание закатить глаза и лишь повела плечом:
- Я думала мы обсудим моё предложение. По поводу «Вудстока».
- Вудсток… Вудсток… - Отис нахмурился, силясь припомнить, что именно они уже успели обсудить. – Музыкальный фестиваль? Бреннер, ты серьезно? Всё ещё хочешь его освещать?
Он поднялся с кресла, обогнул свой рабочий стол и подошёл к шкафам картотеки. Будто готовясь к данному разговору по меньшей мере пару часов, Отис картинным жестом выдвинул ящик, играючи пробежался по папкам пальцами в поиске одной определенной – и похоже самой толстой, доставая её. Для наибольшей убедительности мужчина потряс ею, чтобы Ханна могла убедиться – на ней её имя, а в ней – все написанные журналисткой статьи начиная с первого дня работы в «LA Times».
- Ты за эти полгода написала такие мощные статьи. Глянь…! «Старт ракеты-носителя к Венере АМС Венера-6», «При взрыве USS Энтерпрайз около Гавайев погибло 27 человек, ранены 314», «Ричард Никсон – 37ой президент», «В Пакистане отменено военное положение»… А как насчет взрывной статьи о Вьетнамской войне?
Девушка поморщилась.

Клио категорически не устраивал приход Никсона к власти. Да, под мнительными мыслями, на которых муза себя время от времени ловила, полагая что в начале сороковых она промахнулась, выбрав Соединённые Штаты своим новым временным приютом, она старательно выполняла свои обязанности идейной вдохновительницы. Наставницы. Помощницы. Но теперь к мыслям, что она не там, где должны была быть, примешивались и мысли о том, что она поддержала не того человека в избирательной гонке. Ричард Никсон, по мнению музы истории, допустил колоссальную ошибку – он выступил против войны во Вьетнаме.
История никогда не была миролюбива, а прошлое не было безупречно. Испокон веков войны помнились людьми охотнее, нежели научные открытия или же безобидные достижения. Так было заведено. Быть может Клио сама и создала такой порядок, ещё в те времена, когда боги воевали меж собою. Ведь она так много мирного упустила у истоков времен.
В её скрижалях и свитках было много пробелов, словно они, наперед, отражали нынешнее человечество, забывающего всё на свете. В лицемерии люди на каждом углу твердили, что история циклична, что упрекать её бессмысленно, а вот изучать - полезно. И Клио не могла с этим спорить, но могла поведать то, о чём они не знали, что было переписано сильнейшими.
Клио хотела быть там, где кровопролитие.
Однако, она продолжала быть здесь, разочаровываясь в 1969ом.

Ханна улыбается и легко, почти легкомысленно, пожимает плечами:
- Я хочу развеяться и временно сменить направленность материала.
- Хочешь я отправлю тебя на государственный приём от имени Президента США? Пообщаешься с членами экипажа «Аполлон-11»? – страницы ежедневника зашелестели: - Поболтаешь с новым нацгероем… Чем не развлечение?
- Отис, - мягко произнесла журналиста, облокотившись на стол: - Прошу, давай мы не будем в сотый раз обсуждать наши взгляды на один и тот же вопрос? Ты знаешь, что я своего мнения не изменю. Вудстокская ярмарка музыки и искусств – отличная тема для газеты. Если мы сейчас пустим её мимо себя - потом непременно пожалеем. В редакцию повалятся письма, нас снова обвинят в том, что мы устарели. Людям иногда нужно разгрузить голову, - выдыхаемые облака дыма отчетлив говорили о скепсисе издателя, поэтому Бреннер решила выдать лучший аргумент: - А ещё мне звонил Барнард Кольер. Нью-Йорк отправил его вести репортаж. Он выезжает в Олстер сегодня вечером.
Отис едва не подавился окурком.
- Ладно. Хорошо, - мужчина хлопнул папкой по столу, наскоро сделал пометку на бланке и протянул его Ханне: - Иди к Глэдис, скажи, что газета возьмет твои расходы на себя. Пусть купит тебе билет на самолет. Тебе машина нужна? Или доберешься с хиппи на попутках?

Вопреки расхожему мнению и заблуждениям сестер – Клио любила шумные празднества. Бывали дни, когда она тосковала по смеху, музыке и льющемуся рекой олимпийского нектара. По тому, как они вдевятером пели и водили хороводы.
Но больше всего Клио любила людей. Как можно было не восхищаться теми, кто расшифровал генетический код, кто начал Золотую лихорадку, кто изобрел такие приятные мелочи, как калейдоскоп, шариковые ручки, зажигалки (желательно не вспоминая о Прометее, рискуя вызвать гнев отца)?
И пусть что каждой из перечисленных вещей приложили руку либо её сестры, либо глас одного из богов.
Потому Клио не опускала рук. Потому она всегда была рядом. Потому она верила, что квартет из Майкла Лэнга, Джона Робертса, Джоэла Розенмана и Арти Корнфельда добьётся успеха.
А ещё потому, что туда непременно должен направится тот, кто вопреки её ожиданиям променял свою известность, свой след в истории на марихуану.

Отредактировано Clio (2021-03-10 19:53:41)