- Владислава Радимировна! – голос прямо над ухом заставляет Мокошь распахнуть глаза и вздрогнуть. Ощущения крайне неприятные, ведь не каждый день она просыпалась, глядя в необезображенное интеллектом лицо главы своей охраны, когда на улице было еще темно. Признаться, она и ложилась-то когда на улице темно крайне редко, предпочитая просыпать дни, а не ночи. У Богов, конечно, не было никакой необходимости спать вообще, но помилуйте, люди-то вокруг, что скажут? К тому же, спать было довольно приятно. Во сне можно было не видеть всего этого дерьмового мира с его проблемами и делать вид, что никто не умер, когда умер уже очень много, кто, включая Перуна, по которому, Макошь, неожиданно для самой себя, остро скучала каждый день его отсутствия. Скучала, в основном, именно поэтому. Потому что без него существовала необходимость решать вопросы самостоятельно, а Макошь такого не любила. Особенно в этой серой, кровавой, прокуренной и вульгарной Москве. Это было ниже ее божественного достоинства, но так уж сложилось, что ее никто не спрашивал.

- Лёня, сука, я надеюсь, что ты разбудил меня… Во сколько, кстати, ты меня разбудил? – она садится на кровати и трет глаза, а затем зевает. Рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, в довесок, лезут в глаза, и женщина раздраженно приглаживает их, хмуря брови в явном неудовольствии. А чем здесь было довольствоваться? Богиня, которая даже поспать не может нормально, потому что ее же люди ведут себя, как свиньи и не берегут ее сон.

- В шесть утра, Владислава Радимировна, - отвечает он, отходя от кровати на шаг, кажется, готовый уже к тому, чтобы уйти от греха подальше, - Но я подумал, что Вам стоит знать. На Ваш мобильный пришло сообщение странного содержания. Я решил, что это какой-то шифр и… - он замолкает, увидев, как женщина поднимает руку в воздух, прося его замолчать и лишить ее лишних подробностей.

- Что за сообщение? Что в нем написано? – хрипло спрашивает женщина, поднимая ясные голубые глаза на Леонида и тот достает кирпич из своего кармана с тем, чтобы зачитать сообщение и, помилуйте Боги, ничего не перепутать. Это в его случае могло быть чревато, а он не хотел проблем. Никто здесь не хотел проблем, хотя большинство остались лояльны вдове криминального авторитета, повинуясь голому энтузиазму, ведь как известно, из мертвых никто не возвращался, а значит, почивший босс их уже не осудит и не выжжет глаза паяльником. Но да, Владислава Радимировна еще и отлично платила, а это был серьезный аргумент. Для того же, чтобы вести дела по понятиям, у нее было специально обученные люди. Леня – один из них.

- «Мама, я влипла по полной, приезжай скорее. Мара», - он растерянно смотрит по сторонам, пожимая плечами, думая, в общем-то, о том, что, наверное, это какая-то шутка и Владислава сейчас просто ляжет спать, заявив, что он идиот. Но вместо этого, она подскакивает с кровати с такой скоростью, как будто случился пожар, не меньше. На самом деле, он и случился, просто они здесь еще об этом не знали. Женщина вырывает телефон из рук Леонида и набирает номер телефона, который знает наизусть, иначе и быть не могло.

- Да, где ты сейчас? Я еду, - выяснять, что именно произошло, женщина не собирается. Нет времени. Мара бы точно не стала писать ничего подобного, не случись какого-нибудь очень большого дерьма. И что бы кто ни думал, а подобного она своей дочери не желала, какие бы отношения их ни связывали. К тому же, сейчас эти отношения были совсем неплохи, особенно после смерти Перуна, которого Мара собственноручно проводила… Куда там обычно провожали мертвых Богов? Короче, у дочери с мужем было время для совместного досуга.

- Едем в город, в Хамовники, - распоряжается женщина, на ходу собирая вещи и направляясь в душ, - Возьми с собой пару ребят, больше не надо. Не хочу привлекать много внимания, - черт его знает, что именно там произошло, не брать же с собой всю бригаду, вызванивая ее в шесть утра в воскресенье.

Впрочем, что именно произошло, Макошь узнает до того, как они приезжают на квартиру к дочери, потому что об этом уже гудят новостные каналы и радио, включенное в машине по дороге. Горело Тульское кладбище, наполовину расположенное в пролеске и горел салон ритуальных услуг рядом с ним. Пока что только один. Но и то, и другое, формально и нет, принадлежало Маре. И Макошь отлично знала, что возгорание не было следствием пренебрежения правилами противопожарной безопасности. Осталось выяснить, во что конкретно встряла дочь и чего от нее хотели, прежде, чем начать копать братскую могилу.

- Подожди в подъезде и сообщи, если заметишь, что-то подозрительное, - распоряжается женщина, поднимаясь на третий этаж и нажимая на кнопку звонка. Дверь открывается почти сразу, очевидно, что Марена и не думала спать. Мокошь понимает. Какой уж тут сон? Ей бы такое тоже не понравилось, правда, она бы, скорее всего, поотрывала бы буйные головы на месте, но, как известно, история не терпела сослагательного наклонения.

- Привет, - она закрывает за собой дверь на защелку, но подумав, добавляет и пару оборотов ключа. Снимает туфли на высоком каблуке и сразу проходит на кухню, - Уже знаешь кто? И знаешь, чего хотели? – интересуется Богиня, нажимая на кнопку чайника с тем, чтобы его вскипятить. Вообще-то, она и без ответа дочери знает, чего от нее хотели. Но прежде, чем быковать против женщины, не случайно владеющей таким бизнесом, нужно было лучше пробивать круг ее знакомств. Впрочем, горячиться не стоило тоже.

- Рассказывай. Нет времени на эту хуйню с рассуждениями о потревоженных мертвых и неправильном поведении преступных элементов. Зальем их асфальтом и дело с концом, - глухо заключает Макошь и разливает им чай по чашкам.

Подпись автора

- Ясно, - коротко заключает Макошь, отпивает чай из чашки, а затем подходит к окну и распахивает форточку с тем, чтобы затянуться сигаретой, от которой неприятно першит в горле с тех пор, как она впервые взялась за табак. Юрий, конечно же, заказал себе билет в один конец, но торопиться было нельзя. Положение вдовы криминального авторитета было шатким, потому что кем бы ни был ее муж, она здесь – всего лишь баба. Кое-кто из уважения к почившему Перуну, конечно же, проявлял к ней должное уважение, но тот факт, что она не распустила бригаду мужа и бригада мужа сама от нее не ушла, был поводом для беспрестанных насмешек. Так что, с точки зрения «понятий», она вообще не должна была лезть в эту ситуацию и пытаться ее разруливать. Но в практическом смысле, все случившееся было даже к лучшему. Ей уже со многим пришлось разобраться с момента смерти супруга и это помогало утвердить свое место в Москве и дать понять местным авторитетам, что чужого ей не надо, но и своего она не отдаст. И хотя в известных кругах большинство предпочитало не говорить о Владиславе вовсе, или говорить с презрительной насмешкой, отпуская соответствующие комментарии, после нескольких эпизодов, встретиться с нею лицом к лицу, хотело малое количество людей. Так что ее и тех, кто с ней работал, привычно, не трогали. Отбитые бабы, кто из уважаемых людей станет с ними связываться?

- Да. Сейчас докурю и поедем, - она отпивает еще чая из чашки, коротко кивает, но не спешит уточнять, куда именно они поедут. Возможно, поначалу Маре лучше и не знать. Хватит и того, что она знает, что Юре пиздец. И «Щелковским» пиздец. И всем, кто встанет и у них на пути, тоже пиздец. Потому что Москва девяностых жила по законам силы. А законы силы говорили, что если проигнорируешь наезд один раз – будешь ходить в лохах до конца дней своих. В случае с Богами, очевидно, это была вечность. Да и что вообще эти смертные о себе возомнили, чтобы быковать против них? Она научит их хорошему поведению, раз уж больше некому. А больше и впрямь некому – Велес и Перун умерли.

Какое-то время в квартире царит совершенная тишина и спокойствие. Владислава пьет чай, размышляя над тем, как надлежит поступить, но поток мыслей прерывает тихий стук в дверь. Богиня отлично знает, что это за стук, поднимается на ноги и следует в прихожую.

- Владислава Радимировна, там менты приехали по этому делу, - Леонид криво усмехается, отлично зная, что ни к каким ментам за помощью они обращаться не собираются, а если по какой-то причине это сделала Мара, вопрос закрылся, в момент, когда к делу присоединилась Мокошь. Так что, что бы там у них ни было, менты, конечно же, идут… Туда, откуда пришли. Они ж тут не козлиной масти, чтобы вопросы решать таким образом.

- Пошли их, - приходилось отучать себя от громких заявлений, потому что за каждое слово в этой среде нужно было отвечать и твердая понятийная вежливость – лучшее, на что Владислава должна была быть способной. На хуй, как известно, посылали только опущенных, - Обратно. Они нам здесь не нужны. И позвони мужикам. Поедем, спросим за беспредел с Юрия Ивановича, - спокойно распоряжается женщина, выдыхая дым в сторону.

- Понял. Стволы брать? – сжимая в руках трубку, которую язык не повернется назвать мобильником, спрашивает Леонид, ничем не выдавая нездорового предвкушения предстоящего насилия. Но Мокошь одаривает его таким взглядом, что становится сходу понятно, что вопрос совершенно идиотский, - Нет, Леня, что ты? Мы ведь всегда за беспредел спрашиваем словами, - елейным голоском тянет женщина, но затем вмиг становится серьезной, понимая, что дубовая голова может не распознать сарказма, - Да, конечно, брать. Еще достань из багажника гелендвагена черную сумку. Не открывай, поставь на заднее сидение. Я сама. Через двадцать минут будем. Едем на Тульское кладбище, - Леонид кивает, Владислава закрывает дверь и возвращается к дочери. Двадцать минут они тратят на то, чтобы допить чай и еще какое-то время многозначительно помолчать. Затем женщина одевается, дожидается Мару и они выходят на улицу.

Уже сидя на заднем сидении, Владислава распоряжается заехать в первый попавшийся супермаркет. Ко всеобщему удивлению, покупает она бутылку водки, бутылку вина, буханку хлеба и конфеты. Вопросов никто не задает, а Маре, вестимо, и без того ясно, что ее мать собирается делать. Она кладет купленное в ту самую черную сумку, которая, очевидно, не пуста и так, - Примешь? – беззлобно шутить Макошь и едва машина останавливается, выходит у ворот кладбища, - Здесь подождите. Выясним, что произошло и поедем к Святому, - почему у Юрия была именно такая кличка, знал только узкий круг его приближенных. Мокошь не знала. Да и плевать ей было. Как известно, чтобы стать святым, нужно было умереть. Владислава готова была оказать посильную помощь.

На этой части кладбища не так дымно, как там, где недавно потушили пожар, но все равно стоит легкий сизый туман и пахнет гарью. Судя по всему, ублюдки постарались на славу. Мокошь проходит глубже и опускается на корточки, прикасаясь пальцами к земле, сгребая ее в ладонь и поднося к лицу. Она глубоко вдыхает, закрывая глаза. Картинки вспыхивают в разуме и их достаточно, чтобы понять, что Мара не ошиблась. Было бы довольно неловко наехать на тех, кто не имел к делу никакого отношения. Женщина поднимается на ноги и идет дальше, до первого же стола со скамейками на кладбищенском перекрестке. Она садится, словно бы игнорируя дочь, но фактически, именно к ней и к ее мертвым и обращаясь. Две рюмки из сумки по двум сторонам стола, одна из которых пустует. Два бокала. Мокошь щедро льет водку и вино в посуду, распаковывает конфеты – все до единой, убирая мусор обратно в сумку.

- Прошу дозволения у хозяйки этого кладбища на то, чтобы взять отсюда землю и воду. Даю слово, что дело, которое я затеяла будет сделано, руководствуясь мотивами справедливости и разумности, - произносит она вслух и поднимает рюмку, прежде чем опрокинуть ее в себя, - Чту и уважаю и это место, и его покойных, и его хозяйку. Да будет легкой ваша посмертная доля и да будет легкой работа той, что вас хранит, - она выпивает вино из бокала. Да, согласно всем законам материальной логики, обращалась Мокошь к своей же дочери, что стояла у нее за спиной. Но в такие моменты Мара была не дочерью. Мара была смертью и ее хранительницей. Отбирать у нее что-то без ее воли было кощунственным и постыдным, да к тому же лишало предметов, которые нужны были ей, половины их силы.

- Благодарю, - вслух говорит Мокошь, поднимается из-за стола и извлекает из сумки лопатку, квадратную серебряную шкатулку и металлическую флягу. Она копает землю прямо из под стола, укладывая ее в емкость заботливо, уважительно, почти бережно. Знает она и где ближайший ручей, следуя к нему твердо и уверенно. Вода щедро льется во флягу, Мокошь уверенно заворачивает крышку, бормоча себе под нос слова заклинания.

- Готово, идем, - обращается к дочери женщина, подхватывая сумку на плечо, но шкатулку и флягу неся в руках, как ценнейшее из сокровищ. В некотором смысле, так оно и было.

Дорога до дома Юрия Ивановича стоит им около часа времени. Все это время Мокошь занята тем, что пальцами перебирает землю в шкатулке и время от времени встряхивает флягу с водой. В остальном, в салоне совершенная тишина и молчание.

- Приехали, Владислава Радимировна, - озвучивает Леонид, выходит из машины и открывает дверь, поочередно подавая руку Макоши и Морене. Из четырех машин, что следовали за ними, выходят мужчины, тотчас же открывая багажники, в которых лежит оружие. Женщина вскидывает руку, тем самым указывая, скольких она собирается взять с собой. Троих, только троих, включая Леонида. Тот коротко кивает, указывая на двух наиболее толковых бойцов. Остальные останутся здесь, как их страховка. Не устраивать же им резню прямо дома у Святого человека, правда? Но если придется, то они готовы и к этому тоже.

Макошь нажимает на кнопку вызова, видеодомофон срабатывает и навстречу выходит глава охраны дома с явно недружественными намерениями. Владислава понимает. Ей бы это тоже не понравилось. Ей это, собственно, и не понравилось. Потому-то она и была в этом месте в восемь утра в воскресенье, блять.

- Вы кто такие? – сходу спрашивает борзый боров, едва распахнув дверь. От улыбки на губах женщины он тушуется. Она снимает солнцезащитные очки и улыбается еще шире.

- Владислава Радимировна Богданова, вдова «Русского», а это мои близкие. Приехала навестить и поинтересоваться твоим старшим, «Святым», - голос ее елейный, улыбка на губах не сходит, но смысл слов выдает в ней человека осведомленного местными порядками, а потому, просто послать ее в задницу может быть чревато. О вдове «Русского» кое-что, да слышал каждый. Все-таки в газетных сводках мозги Велеса не видел только слепой, а убийство приписывали ей лично.

- Ну, для кого «Святой», а для кого Юрий Иванович, - отзывается мужчина, но Макошь продолжает испытующе смотреть на него. Мужчина тушуется и кивает головой, - Здесь подождите, - он впускает их во внутренний двор, а сам уходит. И очень кстати. Владислава горстями рассыпает землю по углам двора и у самого входа все то время, что охранник отсутствует на месте. Ее причудам здесь никто не удивляется, все давно привыкли, а Леня и вовсе предпочитает звать вдову своего босса ведьмой. Глупо было отрицать, что после ее манипуляций им страшно везло, а их противникам – не очень. Из каких только замесов они не выходили без единой царапины.

- Можете входить, - распоряжается боров. Макошь заканчивает, что-то бормотать себе под нос и они следуют за охранником в дом. Все это время она рассыпает землю то тут, то там, но никому до этого, кажется, нет дела. И это очень хорошо, очень удобно. Вот немного сыплется за шиворот борову, он недовольно отмахивается, не понимая, в чем дело, и открывает дверь в кабинет к боссу. Здесь же четверо членов его банды и один сразу получает немного черной земли за шиворот. Он что-то недовольно бормочет, ерзая на месте, машет рукой, не понимая, что произошло, но это и неважно.

- Владислава Радимировна, - Юрий поднимается из уважения к вдове серьезного человека. Ее имя для него, конечно же, ничего не значит. Какой бы ебнутой ни была баба, считаться с бабой в воровской среде – позор. И все-таки он испытывал на ее счет легкое напряжение. Все они испытывали. Никогда не знаешь, что делать с женщиной, которую нельзя выебать, а потом вывезти в лес в четырех пакетах, - Зачем пожаловали? Я Вас не знаю, - он как-то бессознательно начинает разговаривать с нею так, как разговаривал бы, появись здесь, кто-то из воров. Каждое слово дорого обходилось в этой среде и представляло для них определенную опасность, - Но вы присаживайтесь, - он с подозрением косится на Мару и ждет, пока они все сядут. И они садятся. Владислава аккуратно ставит шкатулку на стол, а рядом – фляжку, чье время еще не пришло.

- Фарту масти, господа, - она, конечно же, не добавляет, какой именно масти, может быть, и петушиной, кто знает, но недосказанность повисает в воздухе тяжелым бременем, - Так давайте познакомимся, Юрий Иванович, - положив одну руку на подлокотник кресла, говорит женщина, устремляя взгляд к мужчине, - Как Вы уже знаете, зовут меня Владислава, я – вдова «Русского» и, в некотором смысле, - она усмехается, - Правопреемница его дел, - и присутствующие мужики, из числа свиты «Святого» позволяют себе короткий тихий смех. Рассматривать женщину в таком контексте им странновато.

- Приехала спросить с Вас, Юрий Иванович, за беспредел, - лицо ее вдруг перестает быть таким любезным и намек на улыбку исчезает в одночасье. Смеяться никому в голову больше не приходит. «Святой» тоже как-то перестает быть таким дерзким. С одной стороны, баба не может спрашивать с него за беспредел, с другой – баба обвиняет его в беспределе при его людях. Так недолго было опуститься. К тому же, она тут не просто языком чесала, и видео с улицы говорило об этом весьма ясно. Почему эти мужики подчинялись этой рыжей твари, ему было неясно, но совершенно определенным оставалось, что они здесь не для того, чтобы просто покрасоваться.

- Который вы учинили на Тульском кладбище минувшей ночью в вотчине Мстиславы Ярославовны. Она работает со мной. И мне не нравится, когда на моих людей наезжают по беспределу.

Подпись автора