- Οχι.

Нет.

Иоаннис Метаксас смотрит в сторону Афины, стоящей в тени высоких стен его кабинета. Она медленно кивает, в который раз убеждая его, что так надо. Он считает себя безумцем сейчас, не только потому что маленькая, гордая, но очень слабая страна собиралась встать против в разы превосходящих сил противника, но и потому что верит гречанке, которая не таясь называет себя Богиней войны.

Это святотатство, совершенное во всех отношениях безумие, но он ей верит.

Накануне войны, в которой прольется немало крови, накануне войны, в которой твоя страна окажется в почти безнадежном  положении, поверишь во что угодно. Метаксас верил в Афину и ее помощь, ведь она не подводила его уже отнюдь не первый год. Ряд его сторонников тоже знали, кто она такая и тоже верили. Что еще им оставалось? Эта вера, или смерть. Впрочем, Паллада не таясь говорила им, что смерть их всех ждет в любом случае. Умалчивала лишь о том, что ей самой все равно доведется вернуться, умри она хоть тысячу раз.

Эммануэле Грацци, итальянский посол, мнется, стоя на своем месте. Время четыре утра, они все чертовски устали, ведь спор и обсуждения длились с шести часов вечера. Теперь же Грацци предъявляет Метаксасу и Греции ультиматум: итальянские войска войдут на территорию страны и займут все стратегические объекты. Только так они смогут избежать войны.

- От какого пункта ультиматума вы отказываетесь? – Грацци растерян и явно не ожидал такого ответа. Это ничего, ведь Метаксас тоже от себя такого не ожидал. Но кого волнуют ожидания смертных? Главное то, что ожидала Афина. А она находила справедливость в грядущей войне и собиралась защищать свою страну, как делала это тысячелетия назад. Ее могли одолевать любые эмоции на этот счет, но как бы там ни было, Греция это ее дом. И она не отдаст ее ни одному из чужеземных ублюдков.

- Ото всех, - голос Метаксаса тверд, а Грацци на какое-то время замирает на месте, прежде чем ослабить галстук и вспотеть от возмущения настолько, что судя по виду, его грозило теперь разорвать. Но до вербального противостояния не доходит. Он принимает ответ, хотя и не понимает его, а через минуту в кабинете остаются только Афина и Иоаннис.

- Ты правда думаешь, что Греция сможет выстоять в этой войне, остаться свободной и сохранить независимость? – голос его все еще тверд, хотя вопросы, которые он задает Богине, пока она разглядывает ночную темень за окном, тревожат и его сердце, и его разум сильнее, чем можно было бы себе представить.

- Нет, - холодно отзывается женщина, сжимая пальцами свои запястья, - Для этого понадобилась бы не доблесть и храбрость, а чудо. А для него мне не хватит сил. Может быть, попросишь о нем своего Бога Иоаннис? – никакой иронии в голосе. Если Яхве мог помочь и не оставался глух к просьбам верующих в него, сейчас было самое время отозваться. Но не отзовется, Афина знает. Они здесь одни. И им многое предстояло сделать.

Метаксас нервно закуривает, игнорируя подколку Богини, отлично зная, что сейчас – не лучшее время, чтобы вести теологические споры. Он желал знать, что они могут и хотят сделать дальше. И у Афины, конечно же, как и всегда, был план. У нее всегда был план.

- Но мы сможем держать оборону какое-то время и показать пример мужества, гордости и решительности всему миру. Если от какой-то страны и ожидают, что она сможет сопротивляться фашистской экспансии, то точно не от Греции. Докажем им обратное. Докажем обратное себе и нашему народу, Иоаннис. Мы не победим, нет. Но все равно будем сражаться до последнего, - заключает Афина и в голосе ее никаких сомнений и никаких тревог. Она приняла решение, кажется, уже достаточно давно, а может быть, и недавно, но звучало так, будто уже целую вечность.

- Как ты и сказала, мы сформировали бригаду Пинд. Там всего одна артиллерийская батарея и всего около двух тысяч человек. Назначили командовать ею Константиноса Давакиса и я надеюсь, что советуя его на эту должность, ты не ошиблась, потому что наступление итальянцев наверняка начнется уже скоро и их состав в несколько раз превзойдет наш, - голос Метаксаса дрогнул, тот затянулся сигаретой и посмотрел на Афину. Она кивнула.

- В пять с половиной раз. Сегодня они из Албании приведут альпийскую дивизию «Джулия» в составе одиннадцати тысяч человек, - спокойно сообщает Афина. Метаксас становится бледнее, - Ты пришлешь туда подкрепление. Как можно скорее. А я поеду сегодня же.

- Откуда ты все это узнала? – интересуется Иоаннис, когда Афина уже стоит у выхода из кабинета, намереваясь закрыть за собой дверь. Времени было катастрофически мало. Давакис, конечно же, был назначен ею совсем не случайно и отлично знал и Афину, и кем она является. Христианином он не был, веря в свою старую боевую подругу многим больше, чем в любого другого Бога. Не было никаких сомнений в том, что на месте они вспомнят былое и найдут общий язык.

- Я – Богиня войны, Иоаннис. А разведка всегда была ее неизменной частью, - Афина медлит всего секунду, а затем выходит в коридор. У нее была куча дел и без расшаркиваний перед высшими военными чинами.

До Эптахориона, где базировался штаб бригады Пинд, Афина добралась за половину дня. К тому времени наступление на Грецию уже началось, Давакис разрабатывал стратегию совместно со своими людьми. В мужчине, коим Богиня, благодаря божественным силам, легко прикидывалась, он узнал Палладу без особого труда. Оборонительная стратегия не нравилась никому, но нападать, имея столь ограниченный человеческий ресурс, и вовсе оказалось бы безумием. Стратегию намечали до позднего вечера, вскоре их с Константиносом оставили одних, и уже тогда Афина не поняла – почувствовала, что на территории штаба была не единственным Богом. Она ничем не выдала своих ощущений, какое-то время еще обсуждала детали с Давакисом, уже приняв свой привычный облик, а затем вышла в прохладу греческой ночи. Паллада закрыла глаза и вздохнула, чтобы спустя несколько мгновений открыть их и узреть перед собой племянника.

- Деймос, - Афина коротко улыбнулась, спустилась с крыльца и коснулась плеча своего божественного родственника, - И ты здесь, - она не стала лгать, что чрезвычайно рада его видеть, потому что прежде надлежало выяснить, на чьей стороне в этот раз намеревался сыграть воплощенный ужас, - Не ожидала.

Отредактировано Athena (2021-02-27 18:20:12)

Подпись автора

Обреченный отряд не прорвется из тупика...
Ты просил - "Да будет со мною твоя рука" Вот - ладонь моя, на прикладе и на щите.
Я - война. Я не бросаю своих детей.

- Это, - она жестом указывает на его форму, - ничего не значит, - от прохладного тона голоса Афины у иных мурашки бежали по коже.

Бежали ли у Дэймоса?

Богине хотелось бы думать, что да.

Потому что если он прибыл сюда по просьбе своего отца – хотя какие просьбы, Арес мог раздавать только приказы – ему лучше было добровольно убраться, не вынуждая Палладу к мерам, которые едва ли были ей приятны. Потому что она не любила воевать с родней, хотя по иронии своих взглядов, своего характера и извечного противостояния с Марсом, всегда была вынуждена. Неправедная война была ей чужда, отвратительна, презренна. К счастью, брат давал ей возможность всегда вершить исключительно справедливую, оставаясь девой в сияющих доспехах.

- Да? И как же так вышло, Дэймос? – интересуется Афина и сталь ее глаз сталкивается со взглядом племянника, - Разве твое место не подле Ареса, всякий раз, когда он решает начать очередную войну? – интересуется она совершенно ровным тоном, в котором нет ни намека на угрозу. Никакой нужды угрожать у Афины нет. Никакой нужды вкладывать двойной смысл во фразы, сплетая паутину двусмысленности с тем, чтобы заставить собеседника проговориться. Это все не к ней. Паллада узнает то, что ей нужно, лоб в лоб, не опасаясь ни лжи, ни притворства. Лгать ей – все равно, что ходить по минному полю. В довесок, это не добавляло никакого уважения, а того, к кому Афина не испытывала уважения, с тем она не считалась.

Дэймос, на пару со своим братом, был, возможно, лучшим из сыновей Ареса. Лучшим, потому что впитал в себя самые чудовищные его черты и соответствовал своему отцу больше, чем, может быть, хотел бы сам. Он в совершенстве годился на то, чтобы быть сопровождающим Бога войны, хотя Арес, пожалуй, вообще не нуждался ни в каких сопровождающих. И ровно настолько, насколько он годился в соратники Марса, он не соответствовал взглядам и нуждам Афины. А потому, видеть его на своей стороне и в своем стане, было, откровенно говоря, странно.

Нет, война не отличалась от Бога к Богу. Она всегда была суть одним и тем же. С этой точки зрения, присутствие Дэймоса было уместным, где угодно. Покажите мне войну без боли, смерти, ужаса, безумия, крови и страха хотя бы за собственную жизнь. Но методы и взгляды Афины с братом различались по многим пунктам. И это было одной из причин, по которым Минерва, привычно, вообще не нуждалась ни в чьей помощи и не принимала ее. За свои победы и поражения Паллада несла ответственность сама. Всегда.

Вместе с тем, ситуация была такова, что в простонародье это называлось «мы в огромной жопе». А в таких ситуациях редко отказываются от помощи, даже в случае, если потенциальный союзник видится самым неожиданным. С другой стороны, пускать потенциального соперника [а Афина никогда не обозначала родственников врагами] себе в тыл, попахивало безумием, от которого Паллада до сих пор не страдала. Но, в общем-то, нужно было быть весьма недалеким, чтобы открыто прийти в стан Богини войны с тем, чтобы сеять здесь настроения, которые вряд ли соответствовали нуждам любого полководца. А ее племянник, может быть, слегка не в себе по меркам рациональной и жесткой в своей рациональности Афины, но совершенно точно не был дураком. Не был им и Арес.

Стоило ли ей поинтересоваться причиной, по которой Дэймос сегодня оказался на стороне греков?

Может быть и стоило, но правда заключалась в том, что Афине было плевать.

Ею в ее деле не руководили никакие страсти, никакие эмоции, даже отголоски давнего противостояния с братом не имели никакого значения. Она делала то, что делала, потому что считала это правильным и разумным. Ей совершенно безразлично было, привела ли Дэймоса в Грецию ссора с отцом и братом, их недопонимание, или какой-нибудь инцидент, о котором она ничего не знала. Пусть все это останется за пределами страны, которая должна была с минуты на минуту пасть под вражеским ударом. У Афины была цель. За пределами этой цели она видела ровно столько, сколько было необходимо, чтобы позже не разгребать последствия собственной неосведомленности.

- Хорошо, - выдержав достаточно длительную паузу, заключила Афина, не отводя взгляда от мужчины и сжав пальцы на его плече чуть сильнее, - Я собираюсь разбить одиннадцатитысячную итальянскую альпийскую дивизию «Джулия». Ее поддерживает пехотная дивизия «Бари». Здесь всего две тысячи человек, но через две недели подойдет еще тридцать тысяч, - можно подумать, что у них большие шансы дожить до прибытия подкрепления, - Мы должны удержать проход у городка Мецово и эта задача для нас первоочередная, - она, конечно же, не уточняет, как именно собирается это сделать, но Дэймос наверняка знал, что если собирается, то сделает, - И вот что, - уже куда как тише добавила Афина, вглядываясь в лицо племянника, - Мы здесь играем по моим правилам, Дэймос. Ты будешь делать то, что я говорю, - «или пожалеешь» лишь повисает в воздухе. Афине не было никакой нужды озвучивать очевидное.

Отредактировано Athena (2021-02-28 00:45:42)

Подпись автора

Обреченный отряд не прорвется из тупика...
Ты просил - "Да будет со мною твоя рука" Вот - ладонь моя, на прикладе и на щите.
Я - война. Я не бросаю своих детей.

Когда наступало время войны, время убеждений, веры, морали и нравственности заканчивалось. Афина могла хоть сколько угодно долго выбирать сторону, мотивировать свое присутствие на той, или иной стороне театра военных действий, но когда она принимала решение, она шла по трупам в буквальном и переносном смысле. Ее не интересовали условности, детали и такие мелочи, как подлинные причины, побудившие племянника здесь присутствовать. Он бы готов помогать? Хорошо, пусть помогает. Он не требовал от нее доверия, понимания и расположения. Он понимал, что она здесь делает и для чего. И он ни на что не претендовал. С этим можно было работать и Паллада собиралась это делать.

Не в последнюю очередь, потому что времени у нее было отвратительно мало, ситуация была близка к катастрофической и все, на что они могли теперь надеяться – на ум Афины и боевой дух людей, который день ото дня поднимался хоть в тылу [к этому времени всей стране уже было известно об ответе Метаксаса итальянцам и греки выходили на улицу скандируя «Οχι» - «нет» в поддержку его решения], хоть на фронте [о чем совсем скоро выскажется даже сам Муссолини, признав, что высокий боевой дух греческих войск – одна из причин серии их побед]. С точки зрения Богини войны, это было не слишком много. Но с точки зрения же Богини войны, она побеждала и при куда как худших раскладах. А потому, как она не теряла веры в свой народ, так и народу она не давала предаваться унынию. Время для этого еще будет. Но только не теперь.

- Дэймос, скажу тебе честно, - твердо начала Афина, спокойно глядя на племянника, - Мне нет дела до того, чью агонию ты собираешься растягивать. Можешь делать все, что хочешь, можешь танцевать «хасапико» над трупами командования дивизии «Джулия» - я не буду иметь ничего против. До тех пор, пока ты действуешь на пользу моей победы, моих людей и меня самой, - она не собирается начинать пространные разговоры на тему «только попробуй» и «я за тобой слежу». Они пошли стадию этого ребячества еще задолго до наступления первого столетия текущей эры. Дэймос знал Афину и ее методы достаточно хорошо. А она достаточно неплохо понимала племянника и, порой, даже его мотивы. Так что, о последствиях вполне вероятного, рано или поздно, предательства, говорить не было никакой нужды.

- Раз мы хорошо поняли друг друга, начнем работать, - сухо распорядилась женщина и жестом указала на дом, из которого недавно вышла. Штаб базировался в нем и внутри было достаточно места, информации и карт местности, чтобы понимать, чем они тут собираются заниматься.

- Познакомься, Константинос Давакис, полковник греческой армии, командир бригады Пинда, - она сразу же указывает Дэймосу на мужчину, который сидит за столом, - Константинос, мой племянник, - она не уточняет, какой именно – божественный, или очередной выдуманный, а полковник достаточно умен, чтобы ничего не спрашивать. Он видел достаточно военных чудес, сотворенных Афиной, чтобы не сомневаться в ней и делать то, что она требует, - Ты не мог бы нас оставить? – вежливо просит Богиня, после того, как мужчины обмениваются приветствиями. Давакиса просить дважды не нужно и вскоре Афина закрывает за ним дверь.

- Давакис, Метаксас, Коризис, Папагос, Каравиас, Цакалотос, Врахнос, Станотас, – все мои люди. Будут делать то, что я говорю и когда я говорю, - что было, в общем-то, весьма удобно, учитывая, что именно эти люди отвечали за положение военных дел если не в стране, то в отдельных ее точках. Афина позаботилась о том, чтобы с этим не было никаких сложностей и в процессе не возникало вопросов «какого хрена баба нами командует?».

- Я предполагала такой исход еще месяцев пять назад, так что произвела частичную мобилизацию и в конце августа греки заняли полосу в двадцать километров вдоль албанской границы, откуда теперь хлынули итальянцы, - она указала пальцем на карту, показывая, откуда конкретно они хлынули, - Они рассчитывают быстро продвигаться вдоль хребта Пинда и занять вот этот проход, - Афина ставит отметку на карте, неподалеку от названия городка Мецово, - Потому что если им это удастся, они нарушат наши линии снабжения и разделят наши силы в Эпире и наши силы в Македонии. На пути у них только несколько маленьких отрядов и я не вижу никакого смысла в том, чтобы они жертвовали собой, давая бой. Мощь «Джулии» просто сметет их, - она наклоняется над картой и делает еще одну отметку возле села Вовуса.

- Это село почти безлюдно, и его они возьмут не позднее, чем завтра – от границы всего 40 километров. А оттуда пойдут на Самарину, никаких сомнений. Мы должны их опередить. Погода пока играет нам на руку. Дождь и периодический снег не способствуют ни успешному быстрому продвижению итальянцев вдоль хребта, ни успешному и быстрому снабжению. Но… - она вздыхает, пальцем указывая весь путь по хребту, - Отойдем на двадцать километров к Самарине и у нас возникнет точно такая же проблема. И погода, и дороги. Наши грузовики не смогут проехать, - впрочем, тут Афина надеялась на то, что Давакис называл самонадеянным и безумным. Мужчины, женщины, дети окрестных селений и городков готовы были оказывать греческой армии любую поддержку и любую помощь. Они уже теперь были оповещены о том, что, возможно, понадобится их участие, и были готовы. Хвала высокому боевому духу всего греческого народа. Дайте-ка подумать, откуда он такой взялся.

Позже женщины Пинда и их подвиг войдут в историю. Они станут теми, без кого грядущие победы были бы невозможны. В условиях чудовищного холода, отвратительного состояния дорог, снабжение армии, отбрасывающей итальянцев, окажется невозможным. И они станут теми, кто на себе будет переносить сначала оружие и припасы на поле боя и места дислокации войск, а затем теми, кто с мест сражений будут вытаскивать из под пуль раненых, чтобы на мулах перевезти их в тыл. Они удостоятся памятника, который установят в горах. Но сейчас одна мысль о том, чтобы привлечь гражданских, а тем более женщин, кажется всем вокруг безумной. Тем не менее, мысль о том, что ими командует женщина, никому безумной почему-то не кажется.

- Между Самариной и Мецово располагается село Фурка. Мы начнем теснить «Джулию» оттуда. Хотя из штаба поступают настоятельные рекомендации не вступать в открытый бой и только защищать хребет, мы не будем этим ограничиваться. Итальянцы вооружены лучше и людей у них больше, но кто бы ни был их командующим он… - Афина хочет сказать, что он идиот, но вовремя себя одергивает, напоминая, что недооценивать противника может быть весьма опасным, - Он не прикрывает фланги, - на что надеется и надеется ли вообще на что-то, Афине непонятно. Но не воспользоваться чужой тактической ошибкой она не может.

- Мы выступаем завтра на рассвете. Я бы хотела, чтобы ты отправился к итальянцам уже сейчас, налегке, и к моменту нашего прибытия крепко подорвал их веру в свою возможную победу. Конечно, если у тебя нет других идей.

Подпись автора

Обреченный отряд не прорвется из тупика...
Ты просил - "Да будет со мною твоя рука" Вот - ладонь моя, на прикладе и на щите.
Я - война. Я не бросаю своих детей.