тепло ли там, я на твоей планете

Я хожу по комнате из стороны в сторону, туда, сюда, кругами, по четкому квадрату, нарушая идеальную симметрию лишь для того, чтобы налить себе еще виски. Бутылка скоро закончится и присоединится к парочке других - раньше там был ром, который я приговорил накануне. Где же былая решительность, если не сказать молниеносность, которой я славился в былые времена? Неужели за сто лет с хвостиком можно настолько растерять себя? Качаю головой, про себя радуясь, что никто не видит меня сейчас - обезумевший от собственных насекомых в голове и алкоголя древний бог, жалкое зрелище.
Я ведь не колебался, когда в одно мгновение покинул Дуат, зная, что его правителем уже не вернусь.
Ни раздумывал ни секунду, отправляясь в каждое приключение, что говорила мне Аммит - бросался в омут с головой, не раздумывая.
Не сомневался, когда с головой погрузился в [поглотивший меня в последствии] роман с Инпут.
И не задержался на пороге, когда покидал Европу в поисках спокойной жизни в Америке, оставляя в прошлом того, к кому так отчаянно жажду вернуться теперь.

После недолгой встречи в Риме кажется, что весь воздух [абсолютно не нужный богам] закончился, и я задыхаюсь каждую секунду, и осознание ошибки настигает раньше, чем я успеваю наполнить первый бокал.
Не уверен, сколько я выпил с тех пор, если вообще успевал просыхать за редким исключением истории с ФБР и одной кельтской богиней войны, и не перестаю удивляться себе: в первый раз было тяжело, было больно, но отчего-то не настолько.
Может, я так истосковался по своему [не своему, конечно же, Фобос никогда мне не принадлежал и вряд ли будет] греческому богу, что второй побег дался так тяжело? Или я так хорошо спрятал свою боль в первый раз, что и сам не понял, сколько ее было, и теперь безжалостным вулканом она пожирает все тело, будто с каждым днем от меня остается все меньше и меньше, пока я не растворюсь в собственном сожалении и пустом после алкоголя стакане?

Сажусь в кресло и сразу же встаю и снова начинаю ходить.

Я знаю, где он.
Знаю, как теперь выглядит и как его найти.
Он прогонит меня, а я не найду слов, чтобы уговорить его простить меня. Если в этом вообще остался какой-то смысл - слабак и трус ему не нужен, Фобос дал понять это столь ясно, что даже полный идиот бы понял. Слабая надежда, что все его слова были обусловлены лишь знанием моих страхов действует хуже любого чувства вины, и от него не избавиться.

Нет ничего ужаснее, чем надежда, ведь она разгорается во всепоглощающий пожар даже тогда, когда изначально существует лишь крошечная искра. Желал бы я отключить эту функцию в своем разуме навсегда, дабы никогда не чувствовать этого мерзкого чувства.

Рука сдавливает стакан, и тот не выдерживает натиска силы бога. Да и что есть стекло для столь древнего существа? Струйки крови стекают по руке, и я тупо смотрю за их движением к земле, неумолимым, неизбежным, без шансов на иной исход - сила притяжения их попросту не оставляет; капли глухо ударяются о шершавую поверхность светлого ковра, и я прихожу в чувство: собираю осколки, оттираю кровь - правда, все равно сдавать в химчистку - и уношу все на кухню, где уже вторую неделю царит беспорядок. Можно было бы вызвать клининговую службу, и я каждый вечер, глядя на этот хаос, обещаю себе, что утром наберу номер и со всем разберусь.
Отвечу начальству в университете о том, как я себя чувствую, когда закончится мой больничный и как скоро меня ждать. [Как только протрезвею.]
Вызову уборщицу. Закажу еду. Сделаю пару бессмысленных покупок в интернете, как обычный человек. Разве не эта привычная рутина помогает оставаться живым? Ведь именно так справляются со своими проблемами смертные.
Но их методы на мне отчего-то не действуют, и каждое утро [окей, не утро - сильно за полдень] я продираю глаза - как будто мне нужен сон, но я отправляюсь в небытие с помощью алкоголя и таблеток, которым позволяю завладеть телом, выкуриваю сигарету прямо в кровати, думаю о том, что нужно встать... и остаюсь лежать дальше.

Это — ненормально. Я — ненормальный.

Эти слова, так бездумно // импульсивно сказанные Фобосу в Риме крутятся в голове нон-стоп, идеально описывая всю мою жизнь и мое состояние.
И я знаю, что мне нужно делать, вот только мне снова не хватает сил.

Умываюсь холодной водой, просто чтобы хоть немного походить на приличного человека, надеваю свежую одежду, но резкий запах алкоголя, которым несет, наверное, за версту, это не исправляет, но мне плевать. В конце концов, это меньшая из моих проблем.
Остатки виска отправляются внутрь, и пустая бутылка отправляется в стену.
Потом уберу.
Когда-нибудь.

Дверь захлопывается громко и внезапно - я понимаю, что ключи остались внутри, но с этим я тоже разберусь завтра.
По крайней мере, теперь пути назад нет.
Ноги сами несут вперед, словно что-то внутри подсказывает дорогу - как будто зная, где сейчас может быть Фобос, я чувствую его даже на таком расстоянии. Бред, конечно, но не будем осуждаться пьяную голову старого бога Египта.
За годы жизни в Нью-Йорке я узнал этот город так хорошо, что, наверное, дошел бы куда угодно даже с завязанными глазами, ориентируясь лишь на звуки запахи и собственные ощущения. Впрочем, также я думал и про Рим, однако, богу страха удалось заманить меня в ловушку с такой ловкостью, будто он был пауком - а я лишь глупой мухой. Впрочем, и без этого промаха у меня остается слишком много поводов для сожаления, так что каждый раз я уговариваю себя забыть.

Когда я вижу его - пусть теперь он другой, но разве имеет значение внешняя оболочка? Она столь же недолговременна, как и все в этом мире - замираю. Что я скажу? Не имею ни малейшего понятия.
Я лишь приказываю себе успокоиться, но разве это вообще с кем-то срабатывало? Кроме глупых героев и таких же глупых книжках.

Лицо Фобоса ничего не выражает, когда наши взгляды встречаются. На этот раз я не отвожу глаз.
Сегодня у меня есть миссия: не проебать все снова.