Enigma - Principles of lust

Сейчас его могли выдать, разве что, глаза.
Слишком мудрым и чистым был взгляд для двадцатипятилетнего юноши, который, судя по виду, едва научился основам врачевания и следовавший по пятам за своим, уже не молодым, учителем. Особенно ему не место было здесь, в черном квартале Парижа, в самом выжженном районе, эпицентре, где, кажется, не было уже даже надежды.

- Надень маску, Элохим, не будь наивен, - Аделард поспешно заталкивал благовония в самый дальний угол чумной маски, прежде, чем надеть её - От этой заразы не бережет ничего, - аккуратно поправив жиденькую и, уже начавшую лысеть и седеть, бородку, врачеватель, поспешно застегивая ремни крепления уже на голове, не преминув легко пробубнить себе под нос, - даже Господь и тот отвернулся...

Иисус только легко улыбнулся, зная, что не должен слышать (но слыша) то, что говорить тихо Аделард. Не я, ни отец мой не отвернулись от паствы. Знал бы ты, дорогой мой друг, что Господь рядом и он смотрит на тебя прямо. Мужчину можно понять - люди не готовы были к такой напасти. Не готовы, но должны: пережить своими силами и своими потерями. На все воля отца моего.

- Ты слышал меня, малец? - приглушенный несколькими слоями плотной дубленой кожи голос учителя слышался Иисусу несколько недовольным.
- Да, учитель, - молодой ученик легко улыбнулся, что заставило Аделарда несколько скривиться под маской (Да что этот, еще ребенок, позволяет себе?! Если бы не его легкая рука и талант к врачеванию - выгнал бы его взашей за такое поведение! Это неслыханная дерзость!), прежде чем он так же надевает маску Чумного врача. Знали бы люди, что она совершенно бесполезна...
- Пошли, у нас много работы- тяжелый вздох и Аделард, натянув перчатки по самые локти, стучит в хлипкую деревянную дверь, больше напоминающую вход в барак на окраине, чем в госпиталь почти в сердце восточного квартала.

Где-то там, среди тучных облаков показался маленький лучик, что совсем легко пробежал по грязным окнам здания и растворился, едва коснулся спины Иисуса. Но этого, кажется, никто не заметил.

В помещении был тяжелый воздух, это чувствовалось даже сквозь маску и благовония. Солнечный свет почти не проникал, окна были завешаны чем только можно: уже не чистыми простынями или вовсе плотными тряпками, больше похожими на парусную ткань. Возможно, это делалось для самих пациентов (точнее, умирающих, обреченных на мучительную смерть, чем на выздоровление), но, скорее для горожан, которые пока не оказались за этими стенами - чтобы сквозь окна можно было не видеть лик самой Смерти, что раскинула свои сети.

Аделард, стараясь не дотрагиваться лишний раз до предметов и людей (даже будучи одетым в одеяния врача и достаточно защищенным по меркам тогдашней медицины), разговаривал с Главным в этом госпитале. Иисус не вслушивался в их разговор, изобилующий медицинскими терминами (его учитель очень любил раскидываться знаниями, которыми владел, прикрывая отсутствие практики пониманием теории), а так же подсчетами возможной смертности и прогрессе самой болезни.

Иисуса, в отличие от Аделарда, интересовали люди, что были заточены здесь.

Оставив врачевателей, он осторожно обошел их и, отодвинув одну из тканей, которая создавала некое подобие входа в альковы пациентов,  заглянул. Там стоят смрад, который был несколько хуже чем на входе, а вокруг можно было увидеть силуэты людей, лежащих и стонущих, съедаемых заживо болезнью. Мало кто сейчас обратил внимание на него - врачи то и дело периодически подходили к больным - поменять повязки, дать воды, или же просто осмотреть кто ушел к Отцу в эту ночь и после прийти забрать уже бездыханное тело.
Но в этот раз к ним вошел совсем не врачеватель.
Иисус, точно ангел, проходит внутрь, совсем на пару минут впуская тусклый солнечный свет и тот час снимает маску, которая не нужна была ему.
- Не надо, мальчик... - хриплый старушечий голос доносится откуда-то сбоку, - надень... Здесь..., - её голос прерывается страшным кашлем, который она безуспешно пытается заглушить тканью.
Он оборачивается к ней, присаживается на край грубо сбитой кровати (скорее, напоминающий просто доску на ножках), берет её руки в свои, не обращая внимания на то, что они все покрыты струпьями и язвами, и улыбается её - мягко и любяще, как если бы он стоял перед паствой своей читая нагорную проповедь свою.
- Все в порядке, я пришел помочь тебе, - тихий голос, точно убаюкивающий, исцеляющий, - Болезнь отступит, - он кладет ладонь её на лоб.
Тихие голоса со всех сторон начали окружать его. Кто-то приподнимался со своих кроватей, лишь бы взглянуть на Него

- Кто ты?           - Вы ангел?                       - Спаситель?           - Врач?
- Помоги нам!           - Прошу, посмотри!           - Я умру? Я так не хочу умирать...

Иисус улыбается им, все той же улыбкой.
- Меня зовут Элохим, я простой ученик целителя, - отвечает он им, касаясь протянутых ему ладоней, - Никакой не ангел.
И он даже не лукавит в этот момент. Ведь он правда - не ангел.
Те, кто дотрагивались до него - переставали чувствовать боль от болезни. Она не отступала полностью, от отпускала, пусть на короткий миг, но этого хватало измученным больным. Ощутить исцеление. Они улыбались ему в ответ и эта улыбка единственное, что они могли дать ему взамен. Улыбку и Веру в него.

- Ты поправишься, - говорит он мужчине, что тронул его за одежду, - Потерпи совсем немного, - Иисус взял лицо его в ладони,  - Верь в это.
- Я верую, - отвечает он тихо и блаженным стало лицо его.
- Я могу помочь не всем, но каждый из вас может войти в жизнь вечную, если соблюдал заповеди Божии, - говорит он, усаживаясь прямо на пол, вокруг окруживших его больных (точно паства Его тогда, в Иерусалиме). Слова эти будто копия его Нагорной проповеди, которую он произносил так же, только тысячу лет тому назад.
Он смотрит на людей вокруг себя и он замечает там, вдали, всего мельком, глаза Её.
                              ...Мария?

Его отвлекает чужой голос, совсем детский, девочки лет пяти, которая подошла к нему так же тихо, как ступал он сам. Он смотрит на неё и сердце его пропускает один удар - ребенок вот-вот упадет в объятья вечности, болезнь запустила свои руки в него так глубоко, что удивительно, почему девочка все еще на этом свете.
- Ты волшебник, - тихонько, но сохранив те нотки звонкого ручейка, говорит она, - Пожалуйста, помоги моей маме, она там, - детская ручка показывает в другой угол, - ей плохо совсем, но я знаю, что ты можешь ей помочь... Я чувствую, - повторяет она совсем шепотом.
Чистое, невинное дитя - просит спасения не себе, но матери своей. Украдкой, совсем не показывая это пастве, он дарует жизнь этой девочке, но не сейчас, исцеляя ее моментально, но потом. (Никто не узнает, что спустя несколько недель, вопреки всему, ей станет легче и она победит болезнь, что врачи будут считать чудом и успехом в медицине).
- Пойдем, - соглашается он, и, беря её за руку, идет к кровати женщины, а люди, что окружали его расступаются, пропуская. Они верят так же, как и девочка, что он спасет её, исцелит.
Но он чувствует на себе только один взгляд - когда-то родных, но давно забытых глаз.
                              Что ты делаешь здесь, Мария?
Иисус, а ныне - Элохим, проходит мимо кровати её, женщины, с которой раньше, в своей мирской жизни, делил мысли и судьбу, но теперь, зная все её предательства и грехи, - посмотрев лишь раз, но ничего не сказав ей. Одно он знал - она не должна была оказаться здесь, но оказалась.
                              Что же это, если не судьба?

Подпись автора

> noli me tangere > In nomine Christi, Amen > Confession of the mind

Нельзя быть немножко верующим. Если ты по-настоящему следуешь за Христом, то тебе придется следовать за Ним до Голгофы.

by scaramouche